Смута. Письма самозванки
Шрифт:
Страна, конечно, дикая, так размышлял польский ротмистр, глядя на бескрайние леса и луга Московии, но при дворе коронной Польши ему нет места. Все уже заняли знатнейшие шляхтичи и князья. Куда уж там продвинуться на королевской службе, кроме как для таких вот разъездных дел. Иные шляхтичи в коронной Польше аки холопы живут.
Зырян достал из кармана несколько речных камней небольшого размера. Камни были гладкие, обтесанные водой и хорошо лежали в ладони. Нужно было попасть поляку в голову, свалить его и, забрав письмо от короля, незаметно улизнуть.
Парень
«Экий франт! – размышлял Зырян. – Пусть еще землицу потопчет, недолго осталось. Письмо бы умыкнуть. А это самое трудное дело. Это сродни тому, как у знатного казака кошель с пояса на рынке вострым ножом срезать. Да что там кошель…» – Мысли расплясались у беглого казака, что молоко в крынке.
Поляки проехали мимо стога, лишь раз искоса бросив хмурые и сердитые взгляды. Кожаные мешки на крупах коней говорили о том, что запаслись ляхи добре. И харчем, и питьем снабдил Соснов недруга.
Ротмистр Садкевич ехал последним. Такой удачи беглому казаку Богородица еще не являла. Садкевич, еще не отойдя от хмельного вечера и ночи в усадьбе Соснова, качал головой из стороны в сторону и громко икал.
«Вот дурья башка! – ухмыльнулся Зырян. – Ему сам Сигизмунд письмо доверил, а он нажрался, как сапожник. Пеняй, лях, на себя!» – Зырян усмехнулся и крепко сжал ладонь.
Золоченый шлем с плюмажем из белых перьев был прекрасной мишенью.
«Тут целься не целься, все одно не промахнешься», – пробубнил казак про себя, осторожно вылезая из стога.
Впереди мелькнул золоченый доспех Садкевича, который внезапно глухо прозвенел. Удар булыжником в спину всаднику был не таким сильным, но достаточным, чтобы тот услышал его и тем более почувствовал.
Садкевич дернул поводья и остановил лошадь. Окинув полупьяным взором дорогу, он ничего не увидел и продолжил путь вслед за остальными гусарами.
– Погоди еще! – выругался Зырян, недовольный таким исходом событий. – А как тебе такое, лях? – злобно буркнул казак и запустил камень прямо в шлем.
Этого Садкевич не мог снести. Он остановил коня. Осмотрелся и дернул поводья, направляясь прямо к стогу у дороги. Зырян молниеносно забрался внутрь.
«Нужно напасть непременно сзади. Лях хоть и пьян, может кликнуть своих. Чего доброго, и пистоль за поясом заряжен».
Садкевич медленно пустил по кругу коня, объезжая стог.
– Черт дери! – выругался ротмистр. Он лихо поправил шлем на голове и перекрестился. – В этой варварской стране все возможно! – пробубнил он, собираясь уезжать.
– Постой-ка, дядя!
Зырян лихо заскочил сзади на круп лошади и, зажав ладонью рот Садкевича, повалился вместе с ним на землю. Польский ротмистр испуганно вытаращил глаза и попытался оторвать руку казака от своего рта.
– Что ты все не уймешься! – злобно буркнул Зырян.
Пистоль у Садкевича и вправду был за поясом. Он судорожно дернул рукой, пытаясь вытащить его, но вместо этого пистоль непонятным для поляка образом оказался в руке у Зыряна. Садкевич затих и раскрыл ладони, указывая, что он готов сдаться.
– На кой ты мне сдался, – улыбнулся казак. – Письмо от короля давай.
Садкевич бешено замотал головой. Меньше всего он представлял, что письмо его величества русской царице окажется в руках сидящего на нем голодранца.
– Ну не жадничай, дядько! – Зырян уткнул ствол пистоля в горло поляку.
Поняв, что казак вовсе не шутит, Садкевич медленно достал из-под кафтана свиток с большой королевской печатью.
– И орел на месте! – усмехнулся Зырян, разглядывая печать.
– Тебе отрубят голову! – злобно пробубнил поляк.
Он тут же попытался расписать, какие еще ужасные кары ждут этого казака, попадись он ему в лапы, но у Зыряна не было желания слушать страшилки знатного ляха, тем более сейчас. Связав Садкевичу руки за спиной, Зырян заткнул ему рот перчаткой и схватил за поводья коня поляка. Позади уже кричали обеспокоенные пропажей командира гусары. Над полем поднялось облако пыли, поднятое возвращавшимися поляками.
– Прощай, лях! – Зырян любезно поклонился связанному Садкевичу. – Может, и свидимся. Правду говоришь.
Поляк, почуяв приближение своих, бешено завращал полными ненависти глазами и захрипел, изрыгая какие-то проклятья. Зырян лихо вскочил на коня и рванул поводья, разворачиваясь в сторону Москвы.
– Кто отрубит, а кто и грошей мешок отвалит, – тихо рассмеялся Зырян.
Конь уносил лихого казака вдаль по грунтовой дороге, вдоль скошенных полей, сиротливо прижавшихся к ним кривых деревушек, дворянских поместий. Иные из них были черны как смоль после пожаров, словно ураган спустившихся на грешную православную Русь. Другие же сверкали резными наличниками окон и зелеными маковками колоколен, разносивших свои переливы по окрестностям. Злой рок отвел от них свою черную длань лишь на некоторое время, чтобы позже спалить в огне беспощадной русской смуты.
Утро в Тушинский лагерь пришло не криками задиристых петухов, а трескучими выстрелами пищалей да пистолетов. Сначала выстрелы были одинокими и робкими, но затем к ним присоединились десятки и сотни других. Испуганная живность в крестьянских сараях забилась подальше в углы. Овцы испуганно заблеяли, курицы принялись истошно кудахтать. Стаи ворон и сорок сорвались с берез и изгородей и устремились куда-то вдаль.
– Царя! – разнесся чей-то полупьяный крик. Его подхватило множество других таких же истошных и полупьяных воплей. Тушинский лагерь, пробудившись, пришел в движение. – Царя хотим!