Смутные времена. Книга 8
Шрифт:
– А чего выкладывать? Мне еще батюшку Петра Павловича на эту полянку выдернуть нужно и Анатоля с Мерседес тоже. Они рядом с тобой в анабиозе зависли. Погоди тут пару минут, я живо за ними смотаюсь, ну и потом всем все сразу и расскажу, чтобы несколько раз не повторяться,– предложил Михаил план мероприятий.
– Вали коль надо,– согласился Сергей, падая в траву и развалясь в ней на спине, закинул ногу на ногу, дымя паровозом.
– Свет выключить?– с ехидной интонацией, осведомился Михаил.
– Солнце что ли? Не, пусть светит. Чего застрял? Мотай, давай,– отмахнулся от него Сергей.– Занудой ты, Мишка, с возрастом становишься.
– Я тебя тоже люблю,– ответил Михаил, наощупь
Михаил поднял один из свежевыпавших и прочел надпись, сделанную наискось, крупным, жирным шрифтом по-французски.– "Интеллектуальная собственность мсье А. Дарье".
– Роман что ли решил настрочить, мсье Дарье? Позвольте узнать о чем? Уж не о приключениях ли ваших в России?– обратился он к сидящему на полу журналисту, обхватившему голову руками, очевидно, в припадке творческих мук. Голос Михаила, прозвучал в пещерке неожиданно гулко, заметавшись эхом от стены к стене, будто была она размером не с медвежью берлогу, а в десятки раз больше. Услышав его, швейцарец прекратил теребить свои локоны и, взглянув на него снизу вверх, пробормотал:
– Всегда мечтал поселиться вот в такой естественной природной среде. Тихо здесь. Хорошо. А там у вас как?
– У нас полянка с ромашками и привет тебе от Мерседес. Приглашает на пикник,– улыбнулся ему Михаил.
– Мерседес? Она жива?– Анатоль вскочил на ноги.
– Разумеется,– кивнул Михаил.
– А взрыв? Это что было? Как это все объяснить?– прорвало Анатоля.
– Пошли на полянку. Там всем сразу и объясню,– Михаил повернулся и, отбросив полог из шкуры какого-то животного, вышел из пещерки прямо на полянку. Следом, наступая ему на пятки, двигался Анатоль, бормоча: – Мерседес, любовь моя, я лечу к тебе на крыльях любви.
– Повыше копыта при этом поднимай, Анатоль, затоптал уже,– сделал ему замечание Михаил.
– Прошу прощения, мсье Мишель,– запыхтел сконфуженно журналист в спину Михаила.
– Можно и без мсье, мсье Анатоль,– Михаил остановился рядом с Сергеем, который продолжая дымить, скосил глаза на его ноги и проворчал недовольно.
– Чего повис над душой и солнце загородил, отвали я отдыхаю.
– Мсье Серж, рад видеть вас целым и невредимым,– вылез из-за спины Михаила швейцарец.
– Взаимно,– Сергей сел и протянул руку журналисту для пожатия.– А ты чего стоишь? Вали за остальными. Давай, давай, давай. Извел уже всех тут своей черепашьей расторопностью,– заорал он на Михаила.– Я уже третью сигарету сжег. Что ты, в самом деле, как не живой?
– Сколько? Три уже успел? Да меня полминуты не было,– удивился искренне Михаил.
– Значит, время в этом "глюке" твоем, у нас по-разному течет. Шевелись,– сверкнул глазами возмущенно Сергей.
– Это не мой – это ваш. Ладно, пусть наш,– Михаил махнул рукой, чтобы остановить возражения, которые готовы уже были раздаться из уст Сергея.– Займитесь тут, чем-нибудь пока с Анатолем, я за Мерседес. Раз уж тут сюрпризы обнаружились с временем, то бегу, вдруг уйду на пару минут, а вы тут год прождете,– Михаил вытряхнул из ладони колоду карт.– Вот, поучи пока интуриста в подкидного дурака играть.
– Год? Да мы тут с голоду сдохнем,– возмутился Сергей.– Вернешься и две мумии здесь обнаружишь, ядрена вошь,– Сергей щелкнул пальцами и рядом с колодой карт упал в траву ржавый наган.– Это чтобы совесть, когда грызть начнет, то было из чего застрелиться,– объяснил он зловеще.
– Нормально. Стволы из него вылетают раритетные запросто, а сухарей, тем более сможешь, если что, нащелкать,– отмахнулся от него Михаил, наощупь перемещаясь по лазарету к следующей кровати, с лежащей на ней Мерседес и, успев на прощанье услышать возмущенное:
– Продукты картонные получаются, через М.Э. Забыл? Сам грызи такое. Шевели батонами. Время не ждет,– рявкнул ему вслед Сергей, тем не менее, вытряхивая на траву ящик с бутылками, задребезжавшими от удара.
"Интересно пиво у Сереги с каким вкусом получилось",– подумал Михаил, присаживаясь рядом с мадемуазель Мерседес. Взяв ее сухую ладошку в свою руку, он даже вздрогнул от нахлынувших на него образов и ощущений. Было жарко, просто нестерпимо, потому что вокруг во все стороны расстилалась саванна или попросту степь. Редкие клочки травы, на высохшей и потрескавшейся почве, делали пейзаж унылым до спазмов в желудке, но саванна, тем не менее, жила активно и шевелилась со всех сторон, пыля копытами и наполняя уши ревом и блеянием. Утробно рыкнул кто-то за спиной и Михаил, невольно оглянувшись, выпустил руку девушки, забыв о ней на мгновение, а она, стоящая рядом, оттолкнула его, закричав по-французски.
– Мсье – это мой лев. Не мешайте,– выпалила из карабина раз за разом трижды в летящую на них в прыжке тень, рыже-серую. Что-то мелькнуло перед самыми глазами Михаила, опахнуло падалью и кислым тошнотворными миазмами потовых желез, исчезая где-то за спиной с ревом и топотом. Михаил щелкнул пальцами, вырывая себя и девушку из морока ее фантазий и ромашковая полянка, распушившаяся вокруг, показалась ему райским уголком, после африканского пекла. Здесь, рядом с ящиком присевшие, Сергей с Анатолем, уже откупорили бутылки и с унылыми физиономиями засунули их обратно в ящик. Очевидно, вкус не соответствовал ожидаемому, поэтому Сергей, с брезгливым выражением на лице, рассматривал этикетку, что-то бормоча себе под нос. Появление Михаила и Мерседес его явно обрадовало, так как он тут же опустил бутылку темного стекла в ящик и, вскочив на ноги, заорал:
– Молодец!!! Правильно я тебе фитиль вставил. Минуты не прошло, а он уже здесь и с барышней. Анатоль, встречай гостью, а ты давай обратно за Павловичем. Рот закрой и назад. Мадемуазель Мерседес, мы вас рады видеть и все такое, не желаете ли партию сыграть в картишки? Покер, подкидной дурак?– раскланялся Сергей перед девушкой, которая все еще сжимала в руках карабин и оглядывалась по сторонам, не понимая, что произошло, и куда это она попала, прямо с сафари. Михаил, не вступая в пререкания с Сергеем, повернулся и шагнул в ближайшие кусты, сориентировавшись по направлению к кровати с последним своим пациентом, которого "прапора" упаковали в самый дальний угол палаты и аппаратуры вокруг наставили чуть ли не столько же сколько у всех остальных вместе взятых. Очевидно, Петру Павловичу досталось все же гораздо больше, чем всем остальным, тем более, что на него давила еще и моральная вина, ведь это он "лопухнулся" и не "просек" ситуацию. И теперь, терзал себя в анабиозе так, что когда Михаил, добравшись до него, попытался войти в этот замкнутый на себя мирок, то получил сразу столько впечатлений разнообразных, от словесных до физических, что не сразу и сориентировался в этом шуме, гаме и вое, где его отец фактически находится. Пространство ощетинилось иглами, с которых капала кровь, и само было похоже на лезвие ножа, отточенное, холодное и беспощадное.