Смутные времена. Владивосток 1918-1919 гг.
Шрифт:
В конце игры перед нами лежал довольно длинный ряд карт, собранный во время всех партий, что мы уже сыграли. Нужно было вновь перетасовать все карты для нового банка. Передо мной возвышалась целая гора денег. Слишком много денег для младшего лейтенанта, не имевшего ничего, кроме собственного жалованья.
— Удачное крещение, мой дорогой, — сказал капитан. — Но везенью новичка пришел конец. Нужно уступить другому.
Я смотрел на него в изумлении:
— Как?! При таком везении! И таком количестве денег в банке.
Он улыбнулся, закурил небольшую сигару и склонил голову.
Мы проиграли один, два, три, десять ходов подряд. И тогда капитан сказал мне:
— Послушайте, на этот раз нужно уступить ход.
Все ждали моего решения. Но это лишь раззадорило мое самолюбие. Развенчать меня! И потом, я чувствовал, что это была моя ночь, моя…
— Хорошо, я продолжу один, — сказал я.
И что самое забавное: именно в это мгновение я понял, что проиграл. Но все силы мира не смогли бы меня удержать. Капитан забрал свою часть из нашего выигрыша, больше он к картам не прикоснулся.
И началась схватка. Те, кто в конце моего первого банка уже вышел из игры или играл, но скромно, стали увеличивать свои ставки. Все, кто покинул игральный стол, вновь вернулись. Я проиграл все, что выиграл, и даже более того. И когда у меня не осталось ни гроша, я стал играть на честное слово. Мне занимали деньги. Казначей выдал мне жалованье за следующий месяц.
Один банк. Еще один, потом еще. Капитан отправился спать, и многие последовали его примеру. Осталась горстка одержимых, ослепленных страстью к игре или жаждой наживы. Даже если бы остался только один игрок, я бы продолжил играть…
Вдруг все ощутили сильный толчок. Машины замедлили ход. Я сам не заметил, как наступил день. «Президент Грант» готовился причалить к берегу.
Нью-Йорк, мы прибыли в Нью-Йорк!
Небоскребы в дымке тумана, статуя Свободы, Гудзонов залив, моя самая большая мечта — я все пропустил, все испортил сам ради игры в прокуренной комнате.
Я поднялся на мостик, словно сомнамбула.
Все сирены порта приветствовали нас, а буксиры, украшенные французскими и американскими флагами, вытанцовывали фарандолу вокруг нашего корабля. На набережных толпились люди. На берегу нас ожидал кортеж из машин, предоставленных муниципалитетом.
Нас отвезли в мэрию, повсюду нас встречали радостными криками. Сколько раз подобные кадры потом, гораздо позже, показывали кинотеатры и телевидение.
По ходу следования кортежа люди разбрасывали самодельное конфетти — разрезанные на мелкие кусочки газеты, они пели Марсельезу. А на тротуарах крики толпы смешивались с клаксонами.
А потом, сменяя друг друга, выступали глава государства, мэр Нью-Йорка, а тостам не было конца и края. Мы совершили морскую прогулку по Гудзону и проливу Ист-Ривер. Мы прошлись по широкому Бродвею, исследовали небоскребы от первого до последнего этажа. Небоскребы — фантастика, до этого мы их видели только на почтовых открытках. Везде нам предлагали выпить. И повсюду мы пели Марсельезу.
Наше удивление все возрастало. Мысль о том, что нас встречают как героев, даже не приходила нам в голову. В крайнем случае, мы рассчитывали на фанфары на причале, но эта всеобщая и непрекращающаяся радость в течение трех дней, что мы пробыли в Нью-Йорке, — к этому мы совсем не были готовы. Было от чего потерять голову. Создавалось впечатление, что все жители города собрались вместе, чтобы приветствовать нас, машины на время перестали ездить, а поезда не отправлялись с вокзалов…
Нам понадобилось время, чтобы понять, что происходит. Мы — первые победители, ступившие на американскую землю. Никто не мог оказаться здесь раньше, чем мы, ведь мы отправились в путь в тот самый миг, когда объявили о перемирии. Но особенно потому, что мы были французами. А в то время, после четырех лет войны, унесшей тысячи жизней и уничтожившей не одну деревню, благодаря битве при Вердене, благодаря Жоффру, Петену и Фошу, Франция считалась великой военной державой.
К тому же мы были летчиками. Люди, умеющие летать. Небесные воины. Мы были окружены ореолом легенды.
Авиации едва исполнилось десять лет (кратковременные полеты я в расчет не беру). Мы были покорителями, первооткрывателями неба. Сколько людей в 1918 году сидело в кабине самолета? Таких людей было ничтожно мало. Абсолютное незнание условий воздушного боя приводило к тому, что многие американцы задавали нам самым серьезным тоном вопрос:
— А вам доводилось брать самолеты в плен?
Пленные самолеты… А как же, закидывали на них лассо!
Надо признать, что Франция была одной из лучших в ведении воздушных боев. Американские пилоты и наблюдатели проходили обучение во французских эскадрильях, чтобы ознакомиться с последней техникой ведения боя. В нашей эскадрилье их было много.
Подобные почести заставили нас думать, что мы действительно герои, сверхлюди, и это вызывало безумную радость.
Дни, проведенные в Нью-Йорке, казались сном. Мы с трудом отличали день от ночи. А потом нам предстояло отправиться в Сан-Франциско.
Так продолжалось в течение всего путешествия, с востока на запад континента, от одного океана до другого.
В списке официальных остановок фигурировали только крупные города. И в каждом городе нас ждал подобный прием. Речь мэра, тосты, Марсельеза, конфетти, банкет. Наш поезд, а путешествовали мы в специальном поезде из десяти вагонов, предназначался исключительно для наших товарищей из танковых частей и нашей эскадрильи, поезд был просто роскошный, мы о таком даже и не мечтали.
Однако не это удивило нас больше всего, а то, что между Чикаго и Сан-Франциско нам пришлось останавливаться не один десяток раз. При объявлении о приближении нашего поезда люди выходили на рельсы и перекрывали движение составу. Чтобы мы вышли, чтобы подарить нам сигареты, спиртное, чтобы показать нам окрестности, леса, озера, горы. Так, с триумфом, мы добрались до Калифорнии.
Здесь мы пробыли довольно долго. Целых шесть недель.
За это время мы узнали, что нам надо было присоединиться к французским, американским, английским и канадским войскам, усиленным чешским, а также венгерским, польским и румынским полками. Состояли эти полки в основном из дезертиров и беглых заключенных. Из этой армии в Сибири должен быть сформирован фронт, а десятки тысяч людей должны били противостоять армии Вильгельма II, на тот случай если бы она двинулась за Урал.
Тем временем сам кайзер Вильгельм II укрылся в Голландии, а перемирие было подписано 11 ноября. Как следствие, все это не имело никакого, абсолютно никакого смысла. Наша экспедиция должна была окончиться здесь, на берегах Тихого океана. Никаких сомнений. Это было очевидно. Каждый день мы ждали приказа о возвращении.