Смысл Камня. Современный кинематограф Южной Кореи
Шрифт:
Для того чтобы глубже понять показанное в фильме, необходимо обратиться к местному контексту, к роли религии в южнокорейском обществе в целом, к её формам. Во-первых, показанные формы религиозной жизни действительно реалистичны и характерны для самой Республики Корея, где церквей больше, чем пхёниджомов (круглосуточных маленьких магазинов). То, что может показаться отталкивающим с точки зрения европейского кинематографа, — к примеру, сцена, показывающая «коллективное моление, происходящее […] на стадионе, словно это какой-то концерт» 122 — в реальности является довольно распространенным и нормализованным явлением в Республике Корея (и это скорее говорит о восприятии религии через призму обобщённого западного опыта).
122
Евгений Гусятинский. Без тайны. «Тайное сияние», режиссёр Ли Чхан Дон. Искусство кино. URL:[дата обращения: 04.11.2022]
Во-вторых, южнокорейский протестантизм имеет другие исторические коннотации. Для Республики Корея позиционирование
123
Kim, Byong-suh. (2007). Modernization and the Explosive Growth and Decline of Korean Protestant Religiosity. In Buswell, R., Lee, T. (Eds.), Christianity in Korea. University of Hawai’i Press. P. 322
Согласно статистике, протестантизм до сих пор является не только самым популярным течением христианства, но и самой популярной религией в принципе 124 . Он до сих пор играет важную роль в общественной жизни Республики Корея, что в особенности применимо к маленьким городам с их локальными сообществами. При этом следует понимать и то, что протестантизм не является чем-то единым, а состоит из тысяч разных независимых друг от друга церквей, некоторые из которых действительно могут принимать форму секты. Тем не менее при разговоре о христианстве в Республике Корея необходимо держать в голове, что именно оно стало лекарством для части южнокорейского общества, которое само оказалось травмированным в ходе авторитарной модернизации.
124
Согласно последним официальным данным Министерства статистики за 2015 год, протестантизм исповедуют 19.7% населения, католицизм — 7.9%. См. 2015. (2015). С. 17.
Конечно, в последнее время южнокорейский протестантизм и разные его формы часто становится предметом общественных дискуссий, однако в ряде случаев протестантизм лишь оказывается удобным чучелом для битья со стороны южнокорейских прогрессивных сил (как, например, в случае церкви Синчхонджи, которая, как считалось, привела к вспышке заболеваемости коронавирусом в начале пандемии) 125 . Примечательно, что показ «Тайного сияния» в южнокорейских кинотеатрах не вызвал какого-либо видимого протеста со стороны верующих — более того сам Ли Чхандон вспоминал: «Когда я встретил нескольких пасторов, меня удивило, что, несмотря на то, что в фильме были некоторые чувствительные моменты, все они активно пытались помочь. Они интерпретировали смысл фильма гораздо активнее, чем я ожидал. В частности, большую практическую помощь оказал пастор Им Гванмён, который снялся в картине. Он лично занимался написанием проповедей, [которые появляются в фильме]» 126 .
125
См. Суд Южной Кореи вынес приговор главе секты по делу о борьбе с COVID-19. (2021). РИА Новости. URL:[дата обращения: 10.11.2022]
126
Lee Chang-dong’s «Miryang», director Lee Chang-dong and film critic Heo Moon-young’s talk (2007). Cine21. URL: http://m.cine21.com/news/view/?mag_id=46374.
Вероятно, дело здесь и в том, что в теле фильма религия и её формы скорее играют роль социализирующего инструмента, через который происходит коммуникация, а не чего-то самодовлеющего. Именно поэтому в факте того, что хозяйка аптеки советует Синэ почитать религиозную брошюру, а затем и саму Библию, более важно её намерение помочь, а не конкретная форма выражения этого намерения. Более того, та же логика присуща и самой главной героине, как говорит режиссёр: «Синэ говорила о Божьей воле, но на самом деле она „позаимствовала“ имя Бога из-за своих воли и интересов. Люди часто используют [фигуру] Бога ради [удовлетворения] собственного эгоизма или нужд» 127 . Так что отношение фильма к религии в целом оставляет довольно широкое поле для интерпретации, на что указывает и относительно большое количество статей и работ, посвящённых анализу религиозных коннотаций внутри фильма.
127
«It can be seen that Miryang is God’s secret will». NewsM. URL: http://www.newsm.com/news/articleView.html?idxno=10523.
В этой непрекращающейся коммуникации, которая может принимать разные формы, видится основной фокус фильма — и именно через это локальное и «маленькое» режиссёр пытается отослать зрителя к всеобщему, которое, тем не менее, продолжает нести на себе отпечаток конкретных обстоятельств, куда попадает Синэ.
Память, политика и идея прощения
На первый взгляд «Тайное сияние» не имеет прямых политических коннотаций, концентрируясь на личном в противовес общественному, на «маленьком» в противовес «большому». В своей книге про современный южнокорейский кинематограф Ким Гёнхён и вовсе пишет о том, что «Тайное сияние» — это
128
Kim, K.H. (2011). Virtual Hallyu: Korean Cinema of the Global Era. (1 ed.). Durham: Duke University Press. P. 167.
Здесь следует упомянуть и личность самого режиссёра — Ли Чхандон стал заниматься кинематографом довольно поздно, уже после достижения 40-летнего возраста. До этого он был довольно успешным писателем в 1980-е и 1990-е, после начал писать сценарии, в частности, для фильмов Пак Квансу, таких как «Хочу попасть на тот остров» 129 , где он также был помощником режиссёра, или «Прекрасный юноша Чон Тхэиль» 130 . Важно отметить, что, как и Пак Квансу, Ли Чхандон принадлежит к так называемому «поколению Хангыля», то есть к людям, родившимся после Корейской войны (1950—1953) и вовсю испытавшим на себе не только плоды экономической модернизации (и неизбежно последовавшей за ней вестернизацией), но и политически жёсткий военный режим Пак Чонхи, а затем и Чон Духвана. Одним из ключевых событий, сформировавшим опыт этого поколения, стало антиавторитарное восстание в Кванджу в мае 1980 года, которое, однако, было жестоко подавлено южнокорейской армией. Эхо этого события, ставшего основой для дальнейшего движения за демократизацию, часто присутствует в самых разных произведениях искусства. В случае Ли Чхандона наиболее очевидным примером этого является «Мятная конфета» 1999 года, где показано то, как события в Кванджу ломают человеческую личность (пусть и даже и находящуюся по другую сторону баррикад, в составе южнокорейской армии, отправленной в город).
129
В английском переводе — «To the Starry Island».
130
В английском переводе — «A Single Spark».
Явные указания на такой опыт действительно отсутствуют в «Тайном сиянии», однако следует посмотреть на историю создания этого фильма. В его основе лежит «История насекомого» писателя Ли Чхонджуна, где также затрагивается тема похищения ребёнка и переживание такой травмы. Ли Чхандон, однако, сильно видоизменяет оригинальный роман, смещая акценты (главным героем в романе был муж), добавляя персонажей (к примеру, Чончхана) и само место действия, Мирян 131 . На поверхности «История насекомого» не имеет никакого отношения к Кванджу, контекст, в котором этот рассказ был выпущен (середина 1980-х годов, когда развивалось движение за демократизацию), сильно повлиял на личное восприятие режиссёра. Как говорит об этом сам Ли Чхандон:
131
См. подробное обсуждение отличий фильма от рассказа в работе Мин Суни: Min Soon-ui (2007). The anthropological reflection raised by the movie «Miryang» — focusing on the reality of evil and the direction of salvation. Religion and Culture, 13, 211—242.
«В 1988 году, когда слушания 132 были в самом разгаре, я прочитал в ежеквартальном журнале «Иностранная литература» рассказ «История насекомого» Ли Чхонджуна. Я читал его, и моё первое впечатление состояло в том, что это рассказ о Кванджу. На слушаниях расследовались причина и виновные в бойне в Кванджу, но в политическом плане в то же время проводились публичные дебаты о примирении. Несмотря на то, что в «Истории насекомого» не было даже намека на Кванджу, я прочитал этот рассказ как историю о Кванджу. Роман как бы спрашивал у читателя: Кто может простить преступника до того, как это сделает жертва? И кто знает, насколько искренне раскаивается преступник? Постановка таких вопросов — это великое достоинство романа Ли Чхонджуна, и я почувствовал что-то трансцендентное, что-то за пределами [сюжета] этого рассказа.
132
В 1988 году в парламенте страны прошли слушания, посвящённые событиям мая 1980, что, по сути, стало первым шагом для выяснения того, что реально произошло там.
[…]
Когда я закончил [снимать] «Оазис», меня заинтересовал ироничный контраст между ощущением пространства под названием Мирян и значением его имени. Кажется, что [в моей голове] это невольно объединилось с «Историей насекомого». В «Истории насекомого» происходит похищение ребёнка, но, как я уже сказал, похищение — очень типичный случай, поэтому я посчитал его очень обременительным [для включения в сюжет фильма]. Вот я и подумал о том, чтобы поменять его на что-то другое, но не существует происшествия, которое приносило бы больше боли женщине, нет более несправедливой и болезненной трагедии […], чем похищение ребёнка. Хотя похищение совершает конкретный человек, сначала личность преступника не раскрывается, а потому все вокруг чувствуют себя причастными к этому. Таким образом, эта ситуация отличается от потери ребёнка из-за болезни или автомобильной аварии. Есть и ощущение того, что общество подталкивает преступника к совершению преступления» 133 .
133
Min Soon-ui (2007). The anthropological reflection raised by the movie «Miryang» — focusing on the reality of evil and the direction of salvation. Religion and Culture, 13, 216.