Сначала жизнь. История некроманта
Шрифт:
Так прошло три года. За это время Тось совсем освоился в Тирту, насквозь пропитался его духом и начал считать себя таким же коренным горожанином, как и все остальные жители. Голову он теперь держал высоко, ходил степенно, и мало кто мог бы признать в нем того мальчишку с затравленным взглядом, каким он прибыл в Тирту. Он превратился в уверенного в себе молодого человека, не красавца, но не лишенного своеобразного мрачного шарма. Благодаря хорошей работе в похоронной конторе горожане знали его и уважали гораздо больше, чем легкомысленного Зорика, и даже больше, чем старого, полуослепшего чудака Уникия. Дед Уникий, кстати, в последнее время сильно сдал и почти не принимал участия в делах конторы, взвалив всю работу на плечи учеников. Никто не сомневался, что в самом скором будущем оба парня окажутся хозяевами весьма доходного
Тось по-прежнему ходил в университет, где многому научился за это время — не только в области некромантии, в которой и так был силен от рождения. Его очень увлекла теория заклинаний — ее логика словесных построений шла рука об руку с поэзией, что буквально завораживала Тосев практичный ум. Для того, чтобы лучше понимать теорию, он даже самостоятельно выучил древнеиндарский — сложный и запутанный язык древних магов, который боги ниспослали им вместе с дарами. Неплохо у него шла и юриспруденция, хотя в эту дисциплину Тось старался не углубляться. По той простой причине, что не хотел слишком часто сталкиваться на лекциях с одаренными Весом-Правдолюбивым. Пусть они не нюхачи и не способны почувствовать исходящий от него «запах некроманта», но ложь эти ребята умели чуять, где угодно, — Тось в этом уже успел убедиться. Стали бы Весовы одаренные выяснять что-то о нем, поняв, что он врет, или нет, Тось не знал. Но здраво рассудил, что если твое каждое второе слово — ложь, лучше держаться от них подальше.
Однако знание законов Азерена, да и городских законов самого Тирту сильно успокаивало Тося и придавало ему чувство защищенности. Теперь он точно знал свои права и имел представление о том, как избегать обязанностей.
Короче, в тот день, когда Тось вошел в одну из аудиторий своего нелюбимого целительского факультета, то причиной этому было то, что Зорик был очень занят в конторе и не смог прийти.
Темой лекции были яды, и народу в аудиторию набилось немало. Дожидаясь начала, Тось посматривал с балкона для вольных слушателей на студентов, сидевших внизу, в аудитории, и взгляд небрежно скользил по белым балахонам философов, синим одеяниям юристов, зеленым — землеведов, темно-серым — черноборцев, светло-серым с широким черным кантом по рукавам и подолу — целительниц, коричневым — воинов. Да, сегодня собрались представители почти всех факультетов. Но взгляд Тося все равно невольно выхватывал из разноцветной толпы черные балахоны некромантов.
Он уже видел собратьев по дару на других занятиях и знал почти всех и по именам, и по силе одаренности, но все равно смотрел и смотрел на них, не в силах справиться с брезгливой жалостью. Несмотря на устрашающий цвет балахонов, некроманты выглядели довольно бледно. Не вызывающими страх, какими им положено быть, а жалкими и забитыми, как будто боящимися лишний раз вздохнуть. Тось давно понял, что жизнь у них тут не мед, но все равно не мог себе представить, что ждет их после университета.
Он искренне сомневался, что эти задохлики смогут заниматься чем-нибудь полезным, потому что средний уровень дара у всех был чуть выше, чем у Зорика. Ну, может, не чуть, тут Тось немного преувеличивал, однако почти половина из них не была в состоянии поднять человеческого покойника, ограничиваясь птицами и животными. Остальные могли, но только треть из них имела достаточно сил, чтобы заставить его разговаривать. Тося очень интересовал вопрос: кто будет кормить потом эту армию полунекромантов, а главное — зачем? Какой смысл в их обучении? Только, чтобы Хельфа не гневить?
Но больше всего Тося интересовало, куда подевались сильные некроманты вроде него или хотя бы Рэйбы Черного. Неужели всех «отсеяли» в этих загадочных спецшколах, куда ему так и не довелось попасть?
В аудиторию вошел лектор, и лекция началась. Тося яды не очень интересовали, зачем они тому, кто из любого может вышибить дух одним усилием воли, но, несмотря на это, он старательно записывал слова лектора в тетрадь. Потому что знал, что Зорик в подобной ситуации будет также старательно сопеть, записывая лекцию по заклинаниям, предназначенную для самого Тося. Впрочем, лектор попался интересный и читал очень живо, так что Тось к концу даже увлекся и после того, как прозвенел звонок, немного задержался, дописывая один любопытный рецептик. В результате он не вышел из аудитории вместе с вольниками, как обычно это делал, а попал в самую гущу столпившихся у двери студентов. Тосю два раза наступили на ногу, один раз толкнули, да так удачно, что он влетел прямо в стайку целительниц, которых недолюбливал и от которых принципиально старался держаться подальше. Дочери Ани обычно придерживались такой же тактики и не лезли ему на глаза, предпочитая прятаться под большими капюшонами. Но на этот раз Тосев взгляд невольно скользнул по юным девичьим лицам, обрамленным светло-серой материей, и… замер на одном из них, как будто увидел нечто невозможное.
Перед Тосем стояла тетка Фелисия, только немного моложе, и смотрела на него огромными серыми глазами. Тось попятился от нее, наступил кому-то на ногу, его толкнули, он не заметил. Ему хотелось крикнуть: нет, этого не может быть, ты не можешь быть здесь, ты же мертвая, тебя сожгли и закопали…. Но вдруг тетка Фелисия улыбнулась ему и сказала:
— Привет, Тось! Ты не узнаешь меня? Это же я, Мира….
Глава 9.
«…. На днях моя дорогая дочь встретила молодого мужчину, общение с которым увлекло ее настолько, что она, оставив университетские занятия, ушла с ним гулять и отсутствовала почти весь день. Разумеется, я далек от мысли, что между нею и этим мужчиной происходило в это время что-либо непристойное — зная свою дочь, я абсолютно уверен, что она не позволила бы этому свершиться даже в том случае, если бы не была дочерью Ани и не имела обязательства хранить свой дар. Я смею утверждать, что Госпожа моя Милосердная Анивиэль не ошиблась в Мире, доверив ей столь великое сокровище, ибо моя дорогая дочь обладает удивительной чистотой и порядочностью, каковые сделали бы честь любой благородной деве, не только человеческого, но и эльфийского происхождения. Моя Мира — само совершенство, я всегда это утверждал и буду утверждать, кто бы ни говорил обратное. Я видел ее в тот вечер, когда она вернулась домой. Ее прелестное личико освещала столь светлая радость, что воистину только бесчувственный и бессердечный чурбан мог заподозрить ее в чем-то предосудительном.
Прежде, чем я успел задать вопрос о том, где и с кем она провела этот день, она сама принялась мне все рассказывать. По ее словам, она совершенно неожиданно встретила своего молочного брата, с которым вместе росла и которого не видела с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать лет. Разумеется, за это время молодой человек сильно изменился (как, впрочем, и сама Мира) и только этим можно объяснить то обстоятельство, что они смогли узнать друг друга только сегодня, хотя до этого три года ходили в один и тот же университет.
Из Мириного рассказа следовало, что они весь день бродили по улицам Тирту, не будучи в силах расстаться, и вспоминали свое далекое детство. Это очень понятно и объяснимо, я и сам поступил бы так, встреть я свою молочную сестру (которой у меня, к сожалению, нет, и никогда не было). Молодой человек поведал Мире историю о том, как он оказался в Тирту. Удивительно, но его родители тоже умерли, примерно в то же время, когда покинули этот мир родители Миры. Оставшись сиротой, мальчик нанялся в услужение к некоему почтовому служащему, который в дополнение к основной профессии выполнял обязанности нюхача (на моей родине таких называли узиэн-э-бан — храмовыми ищейками), и вместе с ним прибыл в Тирту. Здесь ему повезло, его на хороших условиях взял в ученики похоронных дел мастер. Не бог весть, какое счастье, но в то время молодому человеку было не до капризов, ему пришлось брать, что дают. Однако он не остановился на достигнутом, как сделали бы многие, а пошел дальше. Вот уже три года, как он посещает университет в качестве вольного слушателя, штудируя юриспруденцию и теорию заклинаний и, как уверяет Мира, продвинулся в их изучении довольно далеко. По крайней мере, по-древнеиндраски он изъясняется прекрасно, а это уже очень много.
Все характеристики, данные Мирой ее молочному брату, были весьма лестными, и, казалось бы, никаких поводов для беспокойства у меня быть не должно. Но, тем не менее, на сердце у меня темно и неспокойно, и я не могу объяснить себе, почему. Я отчего-то боюсь этого молодого человека. Боюсь того, что он разрушит душевное равновесие Миры (бедная моя девочка, она только недавно по-настоящему обрела его!), боюсь, что он каким-то образом разрушит наши с Мирой отношения, хотя им, вроде бы, с его стороны ничего не угрожает и угрожать не может. Возможно, я просто придаю слишком большое значение словам профессора Карлония, который два года назад лечил Миру. Он уверял, что корень всех проблем моей дочери кроется именно в этом молодом человеке. Кстати, она так ничего и не рассказала профессору о своем молочном брате и о том, какую роль он сыграл в драматичной истории поднятия ее покойной матери неизвестным некромантом.