Снайпер
Шрифт:
– Это кто сказал? – поразился Фридман.
– Я вообще-то.
– Круто. Правда, я считал, что у сифилитиков проваливаются только носы, но провалившаяся могила – исключительный образ. Можно положить на музыку…
– Слушай, Айзик… – проговорил Геннадий, стиснув голову кулаками. – Вот мы уже давно привыкли ругаться – «при коммунистах то, при коммунистах сё»… А ведь если рассудить здраво, при коммунистах мы жили лучше, чем сейчас.
– Да… – подавленно кивнул Фридман. – Я это уже да-авно понял. Если бы мне при коммунистах сказали,
– А я… Вот работал я в газете… Да, цензура была. И еще какая. Я ведь рассказы писал – кастрировали все. Любое упоминание о женской груди вырезали. И это лишь самое безобидное. Но…
Фридман вздохнул, налил еще водки.
– …Но ты понимаешь – защищенность имелась! Я талантливый журналист – я знаю себе цену, равно как и то, что теперь ее за меня не дадут. Ты талантливый музыкант. Мы были скованы правилами, но знали, что если будем их соблюдать, то сможем жить, не оказавшись выброшенными за борт. А сейчас жизнь в так называемой демократии – это же гитлеровский концлагерь, а не жизнь. Игра без правил, и к тому же в одни ворота…
– Точно. Вратари меняются, ворота те же самые.
– Возьми даже этот драный дом… При коммунистах мы в конце концов дошли бы до обкома КПСС, и нашли хоть кусочек правды. По крайней мере, нам соблюли бы видимость заботы о людях. И мы не ощущали бы себя оплеванными, обгаженными и опущенными по уши в дерьмо. А сейчас есть только власть денег. У «ИКСа» их немеряно, и он смог купить все: Главархитектуру, санэпидстанцию, пожарную охрану, администрацию города, прокуратуру и так далее. И уже некому – ты понимаешь: не-ко-му – пожаловаться. Нас никто не слышит. Мы теперь даже не пешки – в этой жизни мы просто плевки. Которых никто и ногой растирать не станет – проедет пару раз туда-обратно на «мерседесе» с синими мигалками… И нет нас больше…
Друзья подавленно замолчали.
Потом Геннадий выпил еще водки и выматерился – длинно и виртуозно; так, что Фридман даже не понял всех слов в его тираде.
А потом в кухне стало тихо.
Только ритмично звенела посуда от невидимых ударов по сваям.
6
Друзья сидели долго.
С тоски выпили почти две бутылки водки: первую слегка початую и вторую полную – причем основную дозу принял Савельев. Который вроде не пьянел, а становился все задумчивее и грустнее.
Уже начало по-осеннему темнеть, когда Геннадий наконец собрался домой. Фридман проводил его до двери, защелкнул замок. Вернулся на кухню и принялся мыть посуду по привычке одиноко живущего мужчины.
На душе у него было необычайно пакостно.
Сваебойная машина давно закончила работу – наверное, израсходовали запас свай. Или просто смена пришла к концу.
Но собирая рюмки и тарелки со стола, Фридман ловил себя на том, что весь его чуткий организм напрягся, ожидая мышцами вперед ушей услышать тупые дрожь под ногами.
Из ресторана не позвонили, и вечер выдался свободным.
Можно было выйти прогуляться, но Фридман не стал этого делать: он знал, что стоит оказаться на улице, как ноги сами понесут за дом, к ненавистной стройплощадке, смотреть эти забитые сваи.
Он знал, что сделать уже ничего нельзя, и ему не хотелось дополнительно расстраивать себе нервы.
И он остался дома.
Попытался еще поиграть – но лишь только зазвучала скрипка, как ему померещилось, будто сквозь мелодию, сбивая с ритма, прорываются глухие удары.
Кругом, конечно, давно все затихло, но напряжение не позволило играть.
Он попытался смотреть телевизор. Потом открыл Ремарка, которого в последние годы постоянно перечитывал. Самую любимую, наизусть выученную книгу – «Ночь в Лиссабоне». Но и ее отложил после нескольких глав.
Привычное существование было нарушено поганым строительством и он никак не мог вернуться в обычное, равновесное состояние души.
И он весь вечер маялся в ожидании чего-то несуществующего, однако крайне неприятного.
Спал Фридман плохо; а перед утром ему приснилась стройплощадка. Какой он еще даже не видел.
Огромный плоский котлован – лежащий ниже уровня земли, но почему-то загораживающий солнце.
И бесконечные ряды серых, неровно забитых свай.
На каждой из которых равнодушно поблескивал голый человеческий череп с аккуратной дыркой над переносицей…
Часть вторая
Враг у ворот
1
– Вот, каждый может сам просмотреть, куда мы только не писали! – хрипло кричал отставной майор, размахивая пачкой квитанций на заказные письма. – И коллективно, и я сам… То есть Геннадий сочинял, а я подписывал и отправлял.
Жильцы, экстренно созванные активистками с первого этажа, сгрудились на заплеванной детской площадке. Из-за дома доносились глухие удары.
– Может, в газету еще написать? – подала голос бесцветная женщина средних лет из третьего подъезда.
– Бесполезно, Гена пробовал по старым каналам. «ИКС» берет стопроцентную предоплату с будущих покупателей квартир уже при заключении договора, поэтому обладает огромными оборотными средствами и раскидывает взятки налево и направо. Администрацию города тоже кормит. А все наши газеты лежат под ней и не смеют пукнуть без ее ведома.
– Но телевидение же мы вызывали один раз! – напомнил молодой парень, имени которого Фридман тоже не знал.
– Я сам не знаю, как это получилось.
– Но получилось, а толку – ноль, – вздохнула Тамара из их подъезда, которая активнее прочих занималась подписанием коллективных писем.
– Именно. Передачу сняли и показали. И ничего. Это драное «Времечко» не оппозиция, а разрешенный администрацией клапан для выпуска излишнего пара.
– Вот вы посмотрите, куда писали… – повторил Юра и принялся мусолить бумажки. – Администрация, Главархитектура, Комитет по строительству, Центр санэпиднадзора, Комитет по защите благополучия граждан…