Снайперы. Огонь на поражение
Шрифт:
Однако пока все вокруг было тихо. Из советских траншей не доносилось ни единого звука. Не было слышно ни окриков часовых, ни приглушенных бруствером голосов. Над освещенными луной окопами не вился ставший неотъемлемой частью солдатской фронтовой жизни сизый папиросный дым, и создавалось полное впечатление, что их все давно покинули.
Это очень тревожило лейтенанта Хагена, который полз, не опуская головы, постоянно смотрел в сторону неприятеля и спинным мозгом ощущал, что русские никуда не ушли, а затаились где-то совсем рядом и, оставаясь невидимыми для противника, внимательно за ним наблюдают, готовясь нанести удар. За годы, проведенные на войне, Гюнтер научился доверять своим чувствам. Но повернуть назад, тем самым нарушив приказ,
И тут грянул гром! Из советских окопов полыхнуло огнем, на солдат Вермахта обрушился свинцовый дождь, и казавшийся еще мгновение назад почти мирным ночной пейзаж теперь стал похож на разверзшиеся врата преисподней! Крики, вопли, треск автоматов и гулкие винтовочные выстрелы, разрывы гранат и стаккато пулеметных очередей – все перемешалось в смертельной круговерти!
Немцы попали в ловушку и вынуждены были прижаться к земле. Гюнтер вначале пытался руководить действиями подчиненных, но его голос тотчас же утонул в грохоте боя, и лейтенант, осознав бесплодность своих усилий, сейчас делал то, что в данный момент являлось единственно возможным – экономя патроны, отстреливался из «МР-40», пытаясь целиться по вспышкам над бруствером, за которым скрывались русские.
«Я знал, что так будет, проклятие, знал!» – беспрестанно вертелось у Хагена в голове.
Эта мысль настолько давила, заполонив его мозг, а в ушах так жутко гремело, что Гюнтер не сразу заметил, как неприятельский огонь ослабел. Причиной тому был хлестко ударивший с фланга «MG-42», чьи пули, вздымая фонтанчики грунта и вырывая с корнями пучки зеленой травы, заставили красноармейцев пригнуться и переключиться на новую цель. Но лейтенант догадался об этом, как упоминалось чуть выше, лишь тогда, когда перед ним возникло перепачканное грязью и кровью лицо унтер-офицера Кенига, махавшего рукой в сторону озаряемого всполохами выстрелов «Ганомага». Проследив за его жестами взглядом, Хаген сообразил, что появился шанс выжить, и моментально принял решение.
– Отходим! – во всю мощь своих легких буквально прорычал он, обернувшись назад. – Забираем с собой раненых и, по возможности, убитых!
Пока уцелевшие бойцы его группы выполняли приказ командира, Гюнтер, сменив магазин, прикрывал их, насколько это было возможно. Ему вторил залегший рядом с винтовкой в руках Вилли Кениг. И только сейчас лейтенант вспомнил, что саперов должно быть трое.
– Где твои люди, Вилли? – крикнул Хаген, наклонившись к уху унтер-офицера.
– Они остались там, на краю минного поля! – кивнул Кениг в направлении советских позиций. – Зигфрид и Юрген, оба убиты еще в самом начале! Русские пули и гранаты превратили тела парней в отбивные! Я хотел вытащить кого-то из них, но решил, что в одиночку, да еще под таким плотным обстрелом, не смогу этого сделать!
– Ты поступил правильно, иначе бы тоже погиб!
– Наверное, господин лейтенант, – задумчиво произнес Вилли, уставившись в некую точку в темноте и не отреагировав на просвистевшую возле головы автоматную очередь, – однако все равно как-то мерзко! Если бы я попытался…
– Прочь сомнения, унтер-офицер, сейчас не время! – жестко оборвал его Хаген, сообразивший, что сапер от всего им пережитого находится на пределе и в любую секунду может окончательно впасть в ступор. – Пора убираться домой! Живо ползи отсюда, а я за тобой следом!
И, видя, что Кениг все еще непонятно колеблется, подкрепил слова делом, без лишних церемоний ухватив его за шиворот и ощутимо подтолкнув в нужную сторону.
За многовековую историю человечества уже бессчетное количество раз было доказано, что простые решения зачастую являются наиболее эффективными. Так произошло и сейчас – получивший ускорение Вилли будто стряхнул оцепенение и весьма резво по-пластунски устремился догонять своих отступающих товарищей. Гюнтер полз сзади, иногда поглядывая на мелькающие
Тем временем огонь из неприятельских траншей прекратился, и Хаген спустя несколько минут благополучно добрался до ожидавших его на безопасном расстоянии подчиненных, к которым, естественно, уже присоединился и сапер Вилли. Привычно оправив измятую грязную форму, лейтенант пересчитал остатки своего отряда. Из устроенной русскими кровавой бани живыми вырвались одиннадцать военнослужащих, включая двоих тяжелораненых и его самого. С поля боя удалось вынести тело одного погибшего, унтер-офицера Краузе. А общие безвозвратные потери составили восемь человек. И сейчас, всматриваясь в почерневшие осунувшиеся лица бойцов, Хаген с горечью вынужден был констатировать, что задуманная вышестоящим начальством операция по захвату вражеского «языка» с треском провалилась…
Глава 6
…Старшина Овечкин, лежа в тени возвышавшегося над ним и с первого взгляда практически не поврежденного, если не считать рваного закопченного отверстия в борту башни, американского среднего танка М4 «Шерман», наблюдал через оптический прицел СВТ-40 за копошащимися в траншее гитлеровцами. Он уже выделил для себя несколько приоритетных целей, и, поскольку высокопоставленных фрицев среди них, да и в округе, не было, в настоящий момент лишь терпеливо ждал, когда наступит выбранное им самим контрольное время, то есть десять часов.
Минувшей ночью Андрею почти не удалось поспать. Сначала он, благо располагался в полутора сотнях метрах от Позднякова, вслушиваясь в каждый звук, напряженно следил, как группа фашистов расплывчатыми тенями движется мимо позиции сержанта на восток. Затем перед траншеями батальона произошел скоротечный бой, и немцы с потерями вернулись обратно, причем тем же маршрутом. Вроде бы все обошлось, и Сергея они не заметили, однако старшине в обоих случаях пришлось изрядно поволноваться за своего товарища. Незадолго перед рассветом он все же забрался через нижний люк внутрь танка и покемарил минут сорок, устроившись на месте стрелка-радиста, а с первыми лучами восходящего солнца уже снова бодрствовал. И потому сейчас ощущал себя немного «вареным», беспрестанно зевал и, чтобы не оказаться в коварных объятиях Морфея, покусывал вырванную из земли травинку, также периодически растирая пальцами мочки ушей.
…Прекрасно изучив собственный организм, Овечкин знал, что подобное состояние тотчас исчезнет, едва он займется привычным делом – начнет истреблять гитлеровцев. Но пока приходилось держаться, борясь с пытавшимся завладеть его сознанием сном в прямом смысле подручными средствами…
…Между тем, время неумолимо текло, и спустя приблизительно четверть часа к естественным звукам и шумам, обычным для солнечного летнего утра, добавился постепенно усиливающийся гул авиационных моторов.
«Рама» прилетела, – по тональности двигателей определил Андрей и машинально посмотрел на часы, – значит, проведет разведку, передаст, куда следует, необходимые сведения и координаты, а потом наши истребители ее прогонят! Маловероятно, что немцы поднимут в воздух свои пикировщики на бомбардировку зарывшихся в землю стрелковых частей. Скорее всего, противник, не откладывая в долгий ящик, начнет обстрел из орудий или же минометов, на который наши ребята, безусловно, ответят. Фрицы в траншеях, естественно, не дураки и забьются в щели, что твои тараканы, откуда высунут нос только когда пальба прекратится. На эти «мероприятия» уйдет, наверное, с полчаса, может, чуть больше. Сейчас же ровно девять, и по всему вытекает, что я могу немного отвлечься от своих наблюдений и спокойно перекусить! А если, что вряд ли, появится все-таки какой-нибудь толстый вражеский генерал, то Поздняков его и без меня снимет, не напрягаясь!»