Снега, снега

Бондаренко Андрей Евгеньевич

– Точно. Тебе тоже самое втуляли?

– Ага. Один в один.

– Суки рваные.

– Это точно, – подтвердил Лёха. – Рваные и позорные. Бывает.

– Согласен… Значит, с твоей женой всё хорошо?

– Лучше не бывает. А, что?

– Ничего. Рад за тебя.

– Я тоже рад, что ты рад. Типа – за меня. Окунь всегда любил уклейку. А щука – окуня. Причём, за то, что он любил – уклейку…

– Гы-гы-гы! Хорошая шутка, – одобрил Тим.

– Да, уж. Не плохая… Будем прощаться?

– Будем. До связи.

– Роджер!

Он вышел на улицу. В том плане, что на свежий воздух. То бишь, в тёмно-серый сумрак.

В вязкий и нехороший сумрак, где угрожающе клубились, изысканно переплетаясь… Кто, собственно, клубился, переплетаясь? А оно вам надо? Сволочи – всякие и разные. Гниды навороченные и грязные. Бывает. Пренебречь. Не до них…

– Полярный день отменяется, – мысленно послав серых сволочей на фиг, негромко объявил Лёха. – Бывает. Мать его… Следовательно, что? Сейчас, наверное, начало одиннадцатого вечера. Значит, мы имеем дело со среднестатистической ночью средней полосы. Что же, над этим стоит подумать. То есть, поразмышлять. Только потом. Завтра. Может быть… Где же мои рюкзаки? Ага, нашёл…

Набросив на плечи широкие рюкзачные ремни, и взяв в руки раскладные стулья-столики, он неторопливо зашагал к ровной базальтовой площадке – на свет одинокого светло-жёлтого огонька.

«Какого, братец, огонька?» – напомнил о себе настойчивый внутренний голос. – «Ерунда ерундовая. Блин… Откуда здесь взяться огоньку? Зажигалка-то – у нас…».

Но около установленной палатки, действительно, горел яркий костерок. Милый такой, симпатичный и домашний. Мало того, от костра долетал и приметный аппетитный запах – запечённого на огне мяса. То есть, полноценного шашлыка.

Более того, оттуда – из безумно-симпатичного и уютного местечка – доносилась безумно-симпатичная песенка.

Нежный женский голосок – увлечённо и самозабвенно – напевал:

Рассказывайте мне, я вас молю!Рассказывайте – о земле и судьбах.Вернувшись, из своих прекрасных будней,Что мне так далеки. Я вас люблю…Рассказывайте мне – о трудных днях.О всех, что испытали на чужбине…Вы кровный брат – на веки и отныне,Мой кровный брат – на жизненных полях…Рассказывайте мне – об островах.Где царствуют прекрасные мулатки.Чьи стройные тела – как шоколадки,Рассказывайте – мне – об островах…Вы не поддались? Были мне верны?Какой пассаж! Я польщена и право,Достойны вы – обещанной награды…Но, всё же, всё же – только лишь – увы…Рассказывайте мне… А как там – Он?Вы знаете – о ком – я вас спросила…В том мне порукой – божеская сила,Что каждый день твердит мне о былом…Рассказывайте! Что, уже пора?Опять зовёт вас – звонкий ветер странствий?Уходите? Поглотит вас Пространство?И в этот раз, отныне, навсегда?И в это раз – поглотит вас – Пространство…Глаза мне говорят, что – навсегда…

– Графиня, – одобрительно прошептал Лёха. – Нежная, трепетная и сентиментальная… И это, между нами, старыми солдафонами, говоря, правильно. Других жён нам – и даром – не надо. Себе забирайте. Как бы так. Прописная истина. Старая, как и этот Мир – сентиментальный, нежный и трепетный…

Глава двадцать первая

Урочный час волка

Он сделал несколько шагов вперёд.

– Стоять! Ни с места! – приказал звонкий женский голос, в котором легко, без особого труда, угадывались насмешливые нотки. – Стреляю – на малейший шорох. Прямо в правый глаз… Стоять!

– Стою. Что дальше?

– Пароль?

– Бургундская графиня Ванда.

– Пароль неполный. Не катит. Извольте дополнить. Стреляю – на малейший шорох. Без предупреждения…

– Это я уже понял, – заверил Лёха. – Зачем повторять – одно и то же – по десять раз?

– Затем. Хочу – и повторяю. Я женщина свободолюбивая, гордая, своевольная и чуть-чуть капризная.

– Понял. Не дурак… Продолжаю озвучивать полный пароль.

– Продолжай.

– Стройные длинные ноги, которые – как кажется – начинаются от самых подмышек.

– Да, это так.

– Маленькие, изысканно очерченные нежные губы. Карминные губы. Иногда – требовательные и жадные. Жадные – до полного и окончательного безумия.

– И это – правильно. Продолжай.

– Упругие маленькие груди. Чувствительные – очень чувствительные к поцелуям – соски…

– Достаточно, – засмущалась Ванда. – Проходите, путник, к гостеприимному костру.

– А отзыв?

– Что – отзыв?

– К каждому паролю – отзыв полагается, – пояснил Лёха. – Правило такое, армейское насквозь. Типа – у каждой половозрелой тычинки должен быть свой работящий и неутомимый пестик.

– Ну, я не знаю… Может быть – белобрысый охламон?

– Не катит.

– Тогда – любимый и обожаемый белобрысый охламон?

– Катит. Принято.

Они, немного поцеловавшись и потискавшись, установили ещё две палатки, после чего поужинали.

Походный костерок, слегка потрескивая, горел ровно и приветливо. Угольки, изредка подмигивая, разлетались во все стороны.

– Как тебе – запеченная барсучатина – в моём исполнении? – поинтересовалась Ванда. – Зажигалка? Оказывается, что она вмонтирована в рукоятку охотничьего ножа. Ничего хитрого, любимый… Так, как? Жаркое удалось?

– Очень вкусно! – похвалил Лёха. – Немного напоминает молодого поросёнка. Полугодовалого и слегка – на хозяйских щедрых хлебах – зажиревшего. Спасибо, сероглазка!

– Не за что. Всегда к вашим услугам, благородный граф.

– К услугам и усладам?

– Ага. К ним самым. Не желаете ли пройти – в нашу супружескую палатку? Графскую, так сказать?

– Желаю. Уже, признаться, давно… Что это? Гуд какой-то…

– Гудит, – подтвердила Ванда. – Вернее, жужжит. Кажется, за Чёрной грядой.

– На побережье.

– Самолёт с вертикальным взлётом-посадкой?

– Похоже на то, – озабоченно нахмурился Лёха. – Впрочем, этого и стоило ожидать. Классика жанра.

– То есть, это плохо?

– Дерьмово.

– Зачем же так грубо выражаться? – возмутилась Ванда. – Тем более, в присутствии благородных дам? Почему не сказать по-простому? Мол, образовался очередной пиковый расклад. А?

– Образовался очередной пиковый расклад.

– Совсем другое дело. Ведь, можешь, когда захочешь… А в чём, кстати, его пиковость?