Снегурка в постель
Шрифт:
С чего ему предложили такой способ расплаты, спросите вы? Учитывая, что он никакой не домушник и никогда с этим не связывался, только косвенно, наводя знакомых пацанов на хорошие дома?
А я отвечу.
Ванька, не просто идиот. Он еще и пиздабол. Потому что, оказывается, долго и упорно свистел всем, какой он крутой и удачливый вор. И досвистелся.
Непонятно, почему ему поверили, хотя, не факт, что поверили, но по крайней мере, запрягли. Выставили условие. А он не мог отказаться. И ссал до ужаса сам
Как отбодаться. Потому что жопой чуял неладное. Залезть в богатый дом и взять какую-то флешку… Это, бля, палево какое-то. Даже такой дурак, как Ванек, понимал.
Но отдать заказ никому не мог, времени было в обрез, все, кто был на свободе, уже либо умотали из города, либо начали отмечать Новый Год за неделю. И, естественно, были в некондиции.
Короче говоря, Ванька трусил, страдал, переживал, волосы на себе рвал.
А тут я появилась. Кстати. Со своим горем. Вся погруженная в себя, не замечающая очевидного душка от тупой истории.
Надо ли говорить, насколько этот утырок был счастлив?
— Ты знал, к кому я иду?
— Нет, Сань! Не знал! Сказали, богатый дом… И все!
Я смотрю на Ваньку и понимаю, что, возможно, и не врет.
Но от этого не легче.
— И чего теперь?
— А теперь с меня спросят. Вернее, с тебя. Потому что я про тебя сказал.
— Сука ты, Ваня.
— Саш, все было бы нормально, если б ты не ступила!
Он молчит, потом добавляет, не глядя:
— Ты же понимаешь, что я не смогу молчать? Они спросят. А твой ответ, что ты в доме была и ничего не взяла… Ну, короче, это не те люди, чтоб поверить, понимаешь?
— Что за люди?
— Козловские…
И после этого я, еще на что-то надеявшаяся, понимаю, что все. Вот просто все.
Козловские, люди страшного мужика с тупым и стремным погонялом «Козел», кстати, нифига не погонялом, а реально его фамилией, были самыми отмороженными тварями, которых весь город знал.
Я смотрю на Ваньку, понимая, что все разговоры о том, что он тупое недальновидное чмо, и что, если он думает, будто, сдав меня, не доиграется до отрывания яиц… Все эти разговоры — пустая трата времени. И надо валить. Вот прямо сейчас.
Я встаю. И иду на выход.
— Сашк… Ты прости меня, а?
Ванек сидит за столом, вид у него на редкость пришибленный и жалкий. Но я не собираюсь это оценивать и за него переживать. Наше прошлое он растоптал своим тупым поступком. Меня подставил под самых страшных чертей города. И жалеть его? Да пошел он!
Я даже не смотрю на него, когда выхожу за дверь. Хлопнув ею напоследок от души так, что сверху сыплются тараканы.
Выхожу на улицу. Задыхаюсь от морозного вкусного воздуха.
Новый Год, так интересно начавшийся, продолжается привычной жопой. Вернее, не привычной. А гораздо, гораздо более глубокой, чем до этого.
Но ничего. Мне не привыкать.
Работы нет. Жилья нет. Денег нет. Проблемы есть. Бандиты на хвосте есть.
Шикарный итог.
Шикарное начало новой жизни в Новом году, Сашка.
Все правильно.
Нехер таким, как ты, в сказки верить.
Не про нас это.
Я зябко передергиваю плечами, щурюсь на яркий, ослепительный снег, и, сунув руки в карманы, топаю прочь от барака.
Ничего. Прорвемся.
Деваться просто некуда.
4. Когда жопа все глубже
— Слышь, у тебя штука есть?
Голос за дверью появляется примерно через пятнадцать минут после моего первого посыла. Не особо жесткого. Я по-привычке девочку-ромашку пытаюсь изображать. Но, похоже, тут не так срабатывает, как должно.
По крайней мере, сынок хозяйки комнаты, по виду наркоман с серьезным стажем, не впечатляется.
Первый раз он подходит ко мне прямо сразу после того, как его мамаша, отдав мне ключи и выудив последние пятьсот рублей предоплаты за грязную конуру в одном из бараков, сваливает в туман. С сынулей, что характерно, не общается, демонстративно поджимает тонкие губы и игнорирует все его завывания про бабки и про старую марамойку.
Высокие отношения, да уж.
Я проверяю замок на двери комнаты, прежде чем отдать последние имеющиеся у меня наличные. Нормально. Ломаный, конечно, и зайти — нефиг делать, но это если стараться. А тут, судя по виду и запаху, стараться некому. Сын хозяйки выглядит так, словно не сегодня-завтра коньки отбросит. На ногах язвы, воняют. Значит, на тяжести сидит, на аптеке.
Мне плевать.
Мне бы ночь переночевать. Или две.
Просто в себя прийти. Решить, что делать.
Не хотела я в это все возвращаться. Не хотела. Мечтала о другом.
Ага, Сашка, где ты, и где мечты?
Сажусь на стул, выдыхаю.
— Слышь, как тебя там? — гундосит наркоман, стучит в дверь, — дай взаймы, а?
— Извините, у меня нет ничего, — пищу я, стараясь придать голосу невинность и жалость. Может, отвалит?
Матерится, уходит.
Встаю, подхожу к окну.
Ну что, Сашка, такую жизнь ты хочешь, да?
Барак, давно подготовленный к сносу, и никак этого самого сноса не дожидающийся. На улице бело. И это хорошо. Грязищи не видно многолетней. Сюда не ездят скорые, из транспорта — только троллейбус.
Такси тоже не ездят. Здесь живут опустившиеся наркоманы, пьянь, полу-бомжи. Никому не нужные старики, никому не нужные дети.
И я вот теперь тут живу. Шла, шла, думала о чем-то, мечтала… Вот они, твои мечты, Сашка.
Вот оно, твое возможное будущее.