Снежное дыхание любви
Шрифт:
— Он наполовину француз. Мама работала на конференции с его коллегой. Он учился во Франции. — Нина улыбнулась. — Вообще-то я могла бы ничего не платить. При одном условии.
Антон насторожился. Он не верил в искренние намерения тех, кто ставит условия. Его сердце забилось быстрее. Он поморщился, осуждая себя за необычную реакцию. Условия ставят Нине, не ему, а он видит ее первый раз в жизни.
Но не последний. Конечно. Она отдаст ему карту, он заставит ее это сделать.
Такая мысль ему понравилась.
— Какое условие?
— Скорее, предложение. Знаете, — Нина зарделась, — мама не стала мне говорить об этом, она знала, что я не соглашусь. Бабушка рассказала. Условие такое — я выхожу замуж за сына доктора, он хочет в жены русскую блондинку. Потом его отец делает мне операцию. Бесплатно.
— Хорошенькое дело — бесплатно! — возмущения такой силы Антон Метельский не ожидал от себя. — А знаете ли вы, что этот сынок должен платить солидный выкуп за невесту-соотечественницу?
Нина кивнула.
— Знаю. Бабушка рассказала.
— Понял. Значит, вы поедете в Тунис сразу, как только соберете деньги. — Губы под усами скривились. — Боюсь, ваш доктор уйдет на покой, прежде чем вы соберете столько денег с вашими работодателями. А хотите поехать прямо сейчас?
Нина открыла рот.
— Прямо отсюда? — нашлась она, чтобы унять собственную дрожь.
— Я открою вам кредитную линию, — он улыбнулся.
— Не-ет, — она наклонила голову и посмотрела на него с усмешкой. — Только на свои.
— Вы правы, если вам предлагают зависимость, это опасно. Хорошо, если отдадите мне карту, можете поехать прямо в каникулы. В феврале. На свои, как вы и хотите.
Нина запустила пальцы в волосы. На солнце, которое в середине дня решило осветить хмурый осенний день, они потекли золотым потоком между пальцами.
— Я должна подумать.
Нина отвернулась от Антона, указала на портрет мужчины, который она заметила раньше. Теперь, освещенный солнцем, он подстегнул любопытство.
— А кто это на портрете? — спросила она.
— Мой предок. Вот его работа по грибам, — он взял с полки книгу и подал ей.
— Профессор Бухгольц? — Нина не верила своим глазам. — Я читала эту книгу в Ленинке. Тысяча восемьсот девяносто шестой год.
— Я внучатый праправнук Федора Владимировича Бухгольца, — сказал Антон.
— На самом деле? Вы? Того профессора Рижского университета, который составил коллекцию грибов для графини Екатерины Павловны Шереметевой, в селе Михайловском Московской губернии? — на одном дыхании проговорила она.
— Вы это знаете? — он удивился. — Да, он мой предок. Это он меня толкнул в объятия к грибам. Когда я учился в школе,
— … вода, соль, сулема и квасцы, — перебила его Нина. — Окраска сохранялась, но гриб разбухал. Так вот почему вы стали заниматься грибами?
— Пожалуй, — сказал Антон. — Потом мне понравилось — грибы не растут в офисе с девяти до шести… — Он засмеялся. — Значит, профессия миколога сделает меня свободным, как никакая другая. О чем я не думал, так это о том, что грибы станут предметом вожделения некоторых. — Он усмехнулся. — А все, что связано с этим чувством, привлекает большие деньги…
Нина порозовела, ей послышалось в его тоне что-то особенное. Она почувствовала жар под пижамой, вспомнила, чья она… Но больше всего ее испугало иное чувство — ей не хотелось уходить отсюда. Вот так сидеть, пить чай, который тебе подает этот мужчина, слушать его.
Она смахнула с лица волосы, которые мешали видеть его лицо. Она поймала себя на этом жесте, испугалась, хотела снова закрыться ими. Но… впервые с тех пор, как Дима перестал быть ее другом, она не боялась открыть лицо.
— Мои предки тоже занимались трюфелями. Они жили здесь, ходили в лес через эту речку…
Антон улыбнулся и сказал:
— Видите, мы нашли много общего, — сказал он. — Я рад.
Нина спросила:
— Так как мои вещи? Может быть, их вывесить на солнце?
— Пойду, посмотрю, — сказал Антон.
Он шел к двери не спеша, высокий, в туго сидящих черных джинсах и темно-серой толстовке. В дверях он наклонился, чтобы не удариться о притолоку. Он сделал это привычно, значит, в этом доме он появляется часто.
Нина, глядя в окно, пыталась понять, в каком поселке этот дом. Но то, что это не их поселок, точно. Иначе она бы слышала о Метельских, тем более, они — родственники профессора-грибника.
Он вернулся с Ниниными вещами.
— Высохло все, кроме ботинок, — сказал он. — Вы наденете мои сапоги.
— Ваши? У меня тридцать седьмой размер.
— В носы моих сапог сорок четвертого размера мы набьем газет, — сказал он. — Сейчас принесу.
Нина переоделась, вспомнила о своих сырых вещах под диваном, положила в карман куртки.
Антон принес сапоги, она надела их, прошлась по комнате. Он с незнакомым для себя умилением наблюдал за ней.
— Можете идти? — спросил он.