Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке

Фоменко Михаил

Через час, когда мы уже далеко ушли вниз по реке, опять раздался топот и треск ломаемых кустов, и мы стали свидетелями того, как ожесточенно дрались два здоровенных верблюда. Один из них норовил укусить другого за шею и все никак не мог ухватить, а другой, поминутно поворачиваясь к противнику задом, злобно брыкал его, и удары мягких копыт по тугому брюху противника отдавались, как в хорошем барабане. Они проскакали мимо.

Затем снова раздался шум. Какой-то верблюд с маху подлетел к нам и неподвижно застыл, бессмысленно разглядывая нас. Мы постояли, постояли друг

против друга, а потом он повернулся и убежал.

Верблюды, по-видимому, так и шли сзади за нами.

В течение всего дня они неоднократно догоняли нас, некоторое время рассматривали, а потом уходили.

С самого утра я непрерывно наблюдал за дорогой и отмелями реки. Когда-то, будучи юннатом, я очень увлекался изучением следов животных. В то время была опубликована замечательная книга А. Н. Формозова^{21}, в которой были даны рисунки следов многих зверей и птиц. И позже я продолжал интересоваться следами.

Отмели и песчаные тропы Западного Пшарта — своеобразные книги, в которых расписывались все обитатели долины. Следов верблюдов было много, не меньше и заячьих следов. Впрочем, о зайцах можно было судить не только по следам. Буквально в каждом расширении долины мы вспугивали целые выводки. Зайцы, как ракеты, разлетались от нас во все стороны. Охота за ними не доставляла никакого удовольствия. Стоило только вспугнуть выводок, пройти за одним из зайцев, миновать кусты и, увидев, как он стоит на склоне на задних лапах и озирается по сторонам, спокойно прицелиться и стрелять.

Попадались следы кииков, но их было сравнительно немного. Наконец, на старой протоке я увидел на песке широкие отпечатки когтистой лапы медведя.

Среди дня попался опять медвежий след. Следов ирбиса (снежного барса) не было.

В два часа дня Мамат показал мне на тропе какой-то необычайный след — он был уже, чем медвежий, и отпечатков когтей, обязательных для медвежьего следа, на нем не оказалось. След отпечатался на сухом песке, и поэтому был неясным. Животное, оставившее след, не шло по тропинке, а пересекало ее, наступив на песок только один раз.

Я хотел зарисовать след. Но в это время опять раздался предостерегающий крик:

— Верблюды!

Снова эти шалые твари подбежали вплотную и уставились на нас. Когда они убрались, и я вернулся к дорожке, то следа уже не существовало, он был затоптан.

Напрасно я всматривался после этого в каждый кусок мягкой почвы, на которой оставались многочисленные следы разных животных, но медвежьих следов как с когтями, так и без когтей больше не встречалось.

Мы шли безостановочно вниз по реке. В четвертом часу дня мы увидели первую облепиху, а затем начались великолепные рощи берез. Постепенно, по мере нашего движения вниз по долине, а, следовательно, и по мере уменьшения абсолютной высоты местности, величина берез все увеличивалась, а в конце дневного пути, около пяти-шести часов вечера, по всей узкой долинке появились березовые лески.

В семь часов вечера мы остановились под высокими скалами в чудесной березовой роще.

После памирской пустыни — холодной, суровой, без зелени, без жизни, где только ветер свистит в бурых скалах, было так приятно сидеть в тени берез, слушать шум листвы, веселый говор воды, видеть, как по скале суетится пернатый скалолаз, поползень, а в кустах пересвистываются пеночки.

Заложив гербарий и сделав описание окружающей растительности, мы стали приводить в порядок материалы, полученные за день.

Результаты были исключительно интересны. Оказалось, что первые кусты были обнаружены на высоте четыре тысячи сто метров; первое дерево ивы — на высоте три тысячи семьсот метров; верхняя граница леса проходит на высоте три тысячи шестьсот метров.

Узкий каньон Пшарта создавал, видимо, исключительно благоприятные климатические условия для роста деревьев, поэтому они и поднимались здесь так высоко. Значит, и культурные растения на Западном Пшарте можно выращивать гораздо выше, чем в других долинах Памира. Здесь можно сеять ячмень, редиску, репу, картошку и т. д. Такие благоприятные условия на Пшарте создались потому, что крутые стены ущелья хорошо прогревались солнцем и защищали долину от ветра.

Был чудесный вечер, тишина, в закатном небе стояли гребни гор, весело шумела река, чуть шелестели листья, и просто не верилось, что мы были всего в одном переходе от безжизненных пустынь Памира.

Палатку не ставили, а постелили кошму и на кошме разложили спальные мешки. Мамат и Султан устроили свои постели отдельно, чуть в стороне, в кустах.

Ужин был прекрасный, мы с собой захватили даже виноград и арбуз. Правда, копченая колбаса оказалась соленой до безобразия.

После ужина стали укладываться, обсуждая результаты дневных исследований.

За этот длинный день, за большой переход, полный напряженной работы, мы все порядочно измотались, и так приятно было, засыпая, слушать шум реки, слабый шелест листьев, мерное похрустывание жующих лошадей.

Я в последний раз выглянул из мешка, оглядел склоны, — скала над нами была прочной, не грозила обвалом, да и камни, упавшие с нее, на нас не попали бы — мы были достаточно далеко; с другой стороны, скала защищала нас от камней, которые могли скатиться со склона. Успокоившись на этот счет, я покрылся поверх мешка полушубком и сразу заснул.

Ночью я проснулся с ощущением, что что-то произошло. Я долго и напряженно прислушивался, но стояла полная тишина, и, кроме шума реки, ничего нельзя было уловить, даже не было слышно, как жуют лошади; они, очевидно, наелись и зоревали или затихли, испуганные чем-то. Я почувствовал, что страшно хочу пить, — съеденная за ужином соленая колбаса не давала покоя. Я долго крепился, но, наконец, не вытерпел и скрепя сердце полез из теплого спального мешка.

Снаружи было просто холодно. Подпрыгивая на колких сучках и острых камнях, которые, конечно, в обилии подворачивались мне под босые ноги, и чертыхаясь, я кое-как добрался до реки, лег и припал к воде. Но пить много не пришлось: вода оказалась до того холодной, что у меня от первых же глотков заломило переносицу.