Снежные зимы

Шамякин Иван Петрович

— Тогда, так твою… не паясничай перед людьми! А то дам по морде — иди тогда жалуйся на меня куда хочешь, — Антонюк развернулся, как для удара.

Будыка испуганно отступил — знал характер своего командира. Укоризненно покачал головой:

— Стареешь, Иван. Шутку перестаешь понимать. Плохой симптом. Дружбой не дорожишь.

Опять хотелось сказать, что дорожит дружбой, очень дорожит и все, что делает, делает для его же, Валентина, пользы, из дружбы. Но чувствовал, что нет у него нужных слов, а над обычными Будыка посмеется: «пионерский идеализм». Поэтому не стал больше разговаривать на эту тему. Хватит, один раз поговорили.

Но потом, уйдя, несколько дней чувствовал себя нехорошо, словно виноватым или побежденным.

Глава XI

Лада сообщила родителям:

— Один гжечный кавалер предлагает свое сердце и просит моей руки.

Лада имела привычку разговаривать шутливым тоном. Даже близкие не всегда понимали, когда она серьезна, а когда дурачится. Сидели за столом. Ужинали. Мать не придала ее словам значения. Улыбнулась ласково, как над маленькой шалуньей, укоризненно покачала головой: мол, когда ты станешь, наконец, взрослым человеком! А Иван Васильевич насторожился, почувствовал, что дочь говорит не шутя, даже волнуется и хочет скрыть это под иронией. Лада пытливо посмотрела отцу в глаза, спросила с некоторым раздражением:

— Почему вы не спрашиваете — кто? Вас это мало интересует?

— Ждем, что сообщишь сама. Кто сказал «а», тот должен сказать и «б».

— Да «б»! Жених крепко стоит на ногах. Имеет твердую основу. В лице родителей. И свою собственную — ученую степень. Правда, первую покуда. Однако можно не сомневаться: будет иметь и вторую. Все будет иметь!

Антонюк понял, о ком идет речь. Особой неожиданности здесь не было.

— Феликс?

— Ты удивительно догадлив, папа.

— Это серьезно?

— Насколько я понимаю, с его стороны — весьма серьезно.

— Будыка? — ошеломленно переспросила мать, уразумев наконец, что Лада не шутит.

— Похоже, дорогие родители, что вы очень удивлены. Почему? Вот что интересно. Мне двадцать три года. Я что переспелая вишня: вот-вот сорвусь, и неведомо, в чей рот попаду. А мне хочется попасть в надежные руки. Ни высшая математика, ни ядерная физика не освобождают от биологических законов. Они действуют равно для всех. Не стоит забывать об этом. Наконец, что вы можете возразить против такого союза? Я — дитя города, дитя относительной роскоши. Привыкла жить на уровне современной цивилизации. Я получу для этого все: квартиру, дачу, машину.

Теперь уже и отец не понимал: издевается ли Лада над своим возможным замужеством или убеждает самое себя? Если убеждает, то это еще одно его поражение, еще одно разочарование, может быть, самое тяжелое. Даже в том случае, если замуж она за Будыку не выйдет. Пусть выходит за кого хочет, но только без таких рассуждений, без такой философии.

— Кроме всего того, что ты перечислила, нужно еще одно — любовь. И она, между прочим, не делится ни на какие этапы и периоды, — перефразировал недавние ее слова, чтоб осторожно, не в лоб, напомнить о моряке.

— А может быть, это пережиток, от которого человечество должно избавиться?

Нет, она, кажется, шутит. Если так, то можно, пожалуй, переходить на такой же тон.

— Ты что, решила задачу?

— Не знаю, правильно ли, но решила. Ольга Устиновна всплеснула руками.

— Дала согласие?

Лада в ответ на испуг матери подарила ей бодрую улыбку, а на отца посмотрела все так же пытливо, как бы стараясь догадаться, чего он ждет.

— Нет.

Я сказала, что поговорю с вами. Что вы посоветуете?

— Феликс будет хорошим мужем, — не задумываясь, сказала Ольга Устиновна и тяжело вздохнула: — Перестарок, правда. И нудный.

Лада захохотала.

— Чудесно, мамочка! Великолепная аттестация! После нее нельзя не выйти за него замуж!

Что ей посоветовать, что сказать? Нелепо думать, что это со стороны Будыки какой-то подвох, что он хочет женитьбой сына смягчить его, Антонюка, или поставить в неловкое положение, заставить отказаться от участия в комиссии. Почему Будыке бояться какой-то, в сущности, полуофициальной, самодеятельной проверки? Так, несколько блошиных укусов; неприятно, но опасности никакой. Сейчас можно скорей подумать, что все как раз наоборот: Будыкам давно хотелось породниться с ними, закрепить долгую дружбу родством, потому Валентина и нервировало его участие в комиссии. Приглашение Геннадия на работу тоже могло быть от души — из желания сделать семье что-нибудь приятное. Нет, это вряд ли. Не так Будыка наивен. Хорошо зная его, Валентин не мог не догадаться, как Антонюк примет историю с зятем. Там, безусловно, был расчет, двойной пли тройной. Но какой расчет может быть у него здесь, в женитьбе сына? Что ответить Ладе? А зачем ломать голову? Он может ответить только одно!

— Я старомодный человек и повторяю то, что уже сказал. Я признаю только один мотив для замужества или женитьбы — любовь. Но я полагаю, что к Феликсу у тебя ее не было, нет и…

— Да откуда ты знаешь, Иван? — попыталась смягчить категоричность его слов жена.

Лада спросила у матери:

— Ты, мама, за то, чтоб я дала согласие?

Ольга Устиновна смешалась. Всегда спокойная, уверенная, что для детей она высший авторитет и судья, мать вдруг почувствовала себя беспомощной, как бы лишней здесь, и потому рассердилась:

— Не мне с ним жить. И машина его мне не нужна!

А через несколько дней после этого разговора вдруг, без телеграммы, прилетели на побывку Василь и товарищ его Саша Павельев — тот самый веселый часовой, который первый задержал Антонюка в горах. Что мать расплакалась от радости — вполне естественно, женщина есть женщина. Но и сам Иван Васильевич обрадовался приезду сына необычайно — до непривычной, несвойственной ему чувствительности, так что потом даже было ему немножко неловко. Нет, он не прослезился. Но тискал ребят в объятиях, тыкал кулаками в плечи, живот, без причины смеялся. Лады дома не было. Ребята сразу отправились ее разыскивать, даже отказались пообедать, только побрились. Тогда Ивана Васильевича вдруг осенило, и новый смысл приобрели Ладины слова об этапах любви. Он ничего не сказал жене, но ему очень захотелось посмотреть, каковы они вместе, Саша и Лада. С нетерпением ждал, когда они вернутся. Молодежь не спешила домой. Ольга Устиновна, озабоченная тем, что стынет обед, жаловалась:

— Приехал сын и даже не дал на себя поглядеть. Где можно бродить столько? В такой мороз!

Ртутный столбик на градуснике за окном опустился до двадцати пяти. Январь выдался снежный и морозный. Даже Антонюку, закаленному охотнику, не очень-то хотелось на мороз из теплой квартиры. Дети вернулись к ужину.

— Были в ресторане? — с обидой спросила Ольга Устиновна.

— Мама, не были, — отвечал Василь. — Мы же знали, сколько ты вкусностей наготовишь. Нагуливали аппетит. Теперь нам хоть вола подавай!