Снежный ком
Шрифт:
— Не мои, мой дорогой, а Наташины… Моей доченьки…
Тут она, конечно, сказала правду. Колготки были маленькие и такие тощие, как будто их тянули вдоль всей улицы Горького от ГУМа и до Белорусского вокзала. А если бы тети Клопины?.. Да для тети Клопиных колготок, чтобы упрятать их, потребовался бы хомяк ростом со льва! И с защечными мешками, по крайней мере, от головы до хвоста!.. Тогда почему она закричала: «Мои колготки?!»
— А где ваши? — спросил я вежливо.
Папа закашлялся, а тетя Клопа открыла рот и не сразу
— Ну ты, мальчик, это самое… Не очень… — пробормотала она, покраснев так, что куда-то подевались все ее веснушки, не попрощавшись, стала подниматься на свой этаж. Вслед за нею змеились по ступенькам тощие, как шкурки от сосисок, Наташкины колготки.
Мы с папой постояли еще немного у двери, посмотрели друг на друга и только пожали плечами.
— Ну ладно, — сказал папа. — Сейчас все уберем, наведем порядок, умоемся, переоденемся и будем звонить маме… Торт у нас есть, апельсины тоже, закатим пир на весь мир…
О том, что папа к нашему приезду купит что-нибудь вкусное, я догадался, еще когда мы были у дедушки. Но сейчас даже торт меня не очень обрадовал. Я все стоял и думал, как бы хорошо дружили Васька и Павлик. Я бы их водил гулять, а они играли бы на траве…
Наверное, очень уж откровенно я загрустил, потому что папа тут же заметил это.
— Никак ты огорчился? — спросил он.
Я вздохнул, кивнув головой, а потом заставил себя улыбнуться.
— Немножко…
— Не огорчайся… Все-таки нам не стоит брать этого Павлика. Хватит и одного Васьки.
— Ваське-то одному скучно. Ты ведь скучаешь без мамы?..
Папа как-то подозрительно глянул на меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, когда она не ругается…
— Когда не ругается, конечно, скучаю.
— А Васька и Павлик никогда не будут ругаться: они ведь и разговаривать не умеют.
— Ишь подъехал… Нет уж, — решительно сказал папа, — насчет этого Павлика повременим… А в общем… Все равно деваться нам некуда, придется ставить на место эту мойку…
И мы с папой раз-два, — расставили все по местам в кухне и в комнате, вымылись в ванной, папа побрился, потом мы надели чистые рубашки, выходные брюки, и папа наконец-то сел к телефону.
— Мила?.. Это мы… Да… У нас все в порядке. Все убрали, даже полы натерли. Торт на столе. Ждем… Что? Плохо себя чувствуешь? После дороги это естественно… Голова болит?..
Голос папы сник и стал такой же, как при разговоре с начальником треста, когда папа произносил только необходимее: «м… м… да», «м… м… нет».
— Очень жаль, — сказал он наконец. — Что ж, отдыхай…
Папа положил трубку на телефон и некоторое время молчал.
— Мама нездорова, сегодня приехать не может, — тусклым голосом сообщил он. — Ну что ж, Вячеслав Петрович, — добавил он немножко бодрее. — Не пропадать же торту. Будем чаевничать вдвоем. Авось мама соскучится и приедет…
Не успел он это
— Ага! Я говорил! — папа улыбнулся и даже поднял вверх указательный палец. Он снял трубку, приставил ее к виску так, чтобы и я все слышал, сказал громко и раздельно:
— А-ле!
— Петр, это ты? — раздался в трубке мамин голос.
Говорила она напряженно. Чтобы подвеселить папу, я запрыгал от радости. Он подмигнул мне и важно ответил:
— Петр Яковлевич слушает…
— Не дурачься, пожалуйста, — остановила его мама и как бы между прочим сказала: — Я у вас так расстроилась, что забыла спросить… Клара не приносила мне очки?
Папа зажал микрофон ладонью и, высоко подняв брови, сказал:
— Оказывается, мама «у нас» расстроилась… Клара Бояринцева? — спросил он в трубку.
— Ну да… Какая же еще?
— У тебя что, с глазами плохо?.. А почему ты мне об этом ничего не говорила?
— Не болтай глупости, — сказала мама. — Только дураки носят очки, если с глазами плохо…
— Для меня эта мысль новая, — папа даже не подал виду, что обиделся: в этом году он стал надевать очки для работы. — Видишь ли, я просто не знаю, о каких очках идет речь.
— Ну где ж тебе знать! — возмутилась мама. — Тебе ведь вообще до меня никогда нет дела. В тот день, когда приходила Клара, ты тут же был, сидел, в своих бумажках копался. Синючкова еще своего ругал и сам, конечно же, отлично слышал, что Кларин Жорка уезжает в Швейцарию. Тебя-то с твоей стройки разве пошлют куда? Я и заказала Кларе очки…
— От солнца?..
Папа никак не мог взять в толк, зачем маме очки. Зрение у нее было прекрасное: мои двойки она и без очков сквозь закрытый портфель видела.
— Петр, ты как будто на другой планете живешь, — холодно сказала мама. — Вся Москва сейчас гоняется за очками в большой оправе, как у политических обозревателей или хотя бы дикторов телевидения… В общем, что тебе объяснять!..
— Погоди, — остановил ее папа. — Давай уточним, у кого именно, у обозревателей или у дикторов?
— Это все равно, — с достоинством ответила мама, — ты и смолоду был бестолков…
— Все-таки надо разобраться, — продолжал тянуть время папа. Ему наверняка хотелось еще поговорить с мамой. — Ну я понимаю, дикторам нужны такие очки, а тебе-то зачем?
— Ах, да что с тобой говорить! Кроме своих кирпичей и бетона, знать ничего не знаешь!
— Знать-то я кое-что знаю, — вздохнув, ответил папа. — Например, что приехала моя жена, Славкина мама. Что мы оба ее любим и ждем домой…
— Извини, устала, — безразлично ответила мама. — До завтра…
В трубке раздались короткие сигналы. Папа еще секунду улыбался, а потом сразу стал грустным.
— Папа, а кто такой «Кларин Жорка»? — спросил я, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. Я-то ведь точно знал, что у тети Клары один сын — Павлик.