Снежный перевал
Шрифт:
— Кербалай — гостеприимный человек, но сейчас он болен. Никого не принимает, — крикнул часовой.
Абасгулубек двинул коня вперед.
— Гостю говорят: «Добро пожаловать».
— Гость — посланец аллаха, но сейчас вы пожаловали не вовремя.
— Сообщите Кербалаю, что к нему едет Абасгулубек Шадлинский.
Все это время часовой боялся признаться даже себе, что узнал всадника, но эта фраза свела на нет его решимость. Он помнил те дни, когда Абасгулубек привез в Карабаглар останки убитого сына Кербалая. И каждый раз, когда заходил разговор о гибели Ядуллы, все с благодарностью
— Вы один, бек?
— Нас трое. Кстати, кто ты такой? Никак не разгляжу.
— Вряд ли вы меня помните, бек. Меня зовут Самандар.
— Самандар?
— Я прислуживал вам в доме Кербалая в день похорон Ядуллы.
От этих поминок в памяти Абасгулубека остались лишь огромные блюда, на которых возвышались горы плова. Он не помнил лиц — печальных, изборожденных морщинами, почерневших от горя. Он зримо представлял лишь лицо Кербалая, нервно перебирающего четки. Все остальные сливались в одно — ядовитое, мстительное лицо. Как тут помнить Самандара?
— Раз ты знаешь меня, окажи небольшую услугу.
— Вас правда только трое?
— Неужели я стану обманывать?
— Хорошо, подождите немного.
Самандар надел папаху на винтовку так, чтобы она чуть виднелась из-за скалы — пусть думают, что он тут, — а сам побежал в пещеру.
Стало тихо. Ожиданье тревожило и угнетало Абасгулубека.
Он тронул поводья. Конь сделал несколько шагов. Абасгулубек увидел винтовку с насаженной на дуло папахой. Конь, подняв голову, потянулся к колючке, растущей на скале. На холке, на шее коня лежал снег. И каждый раз, когда конь закрывал глаза, с ресниц сыпался иней.
В один миг Абасгулубек, протянув руку, схватил винтовку.
...Человек в гроте стоял спиной к входу. Самандар потянул его за ворот полушубка. Расул испуганно рванулся в сторону.
— Что случилось? Ты же только что сменил меня?
Пока Расул понял, о чем ему толковал товарищ, Абасгулубек, Халил и Талыбов были у входа в грот.
Халил, глядя на Расула — высокого, огромного и неповоротливого человека, некстати подумал: «Вот бы его в колхоз! Дать в руки лопату — работай, не ленись!»
Расула отправили в село Карабаглар. А сами расселись вокруг костра в гроте. Кони стояли, опустив вниз морды. А снег все шел и шел.
В углу двора, под абрикосовым деревом, только что зарезали корову. Мясник жаловался, что корова была стельная. Два крестьянина свежевали тушу. Кони, привязанные к столбу у боковой стены, лениво жевали сено. Стройный жеребец с белыми чулками на ногах старался укусить соседей, дико бил копытами. Расул узнал коня Гамло. «Словно хозяин — норовит укусить всех», — подумал он. Поздоровавшись с односельчанами, он направился к дому. Стоящий у порога часовой опустил ружье, так как знал, что Расул сегодня охраняет дорогу у Карагая. Видимо, какое-то срочное дело, раз вернулся.
Кербалай Исмаил полулежал на мутаках — продолговатых подушках, лениво перебирая четки. В печи
— Да...
Это было приглашением к разговору.
— К вам друг приехал, хозяин, — сказал Расул.
— Кто это мой друг? — спросил Кербалай.
— Абасгулубек.
Гамло, словно рысь, вскочил с места, легко, будто щепку, подхватил прислоненную к стене винтовку.
— Привел отряд?
Кербалай тоже приподнялся.
— Нет, трое их.
— Где они?
— Греются в гроте.
Кербалай Исмаил, успокоившись, прошелся по комнате. Узоры его шерстяных носков слились с узорами ковра, которым был устлан пол.
«Так обычно бывает: впереди потока плывут щепки, куски дерева. Только сильный поток может принести огромное дерево. Теперь все наоборот: они бросили вперед огромное дерево. Видимо, хотят сказать, что приезд Абасгулубека — только цветочки. А ягодки будут потом. Что заставило их пойти на этот шаг? Может, решили уважить меня и оттого послали Абасгулубека? Пока я сидел тихо, никто не вспоминал об уважении. Унижали, подкапывались под меня и, только поняв, что я не раздавлен, что я сознаю происходящее вокруг, решили оказать внимание».
Внезапно налетевший ветер распахнул окна и дверь. В мгновенье мороз выдул из комнаты тепло.
— Закройте, — приказал Кербалай, поеживаясь от холода.
Он поднял глаза и, увидев, что его приказание исполнено, присел у печи. Накинул на плечи хорасанский полушубок, стал медленно ворошить щипцами в печке. Сквозь угли пробился зеленоватый язычок пламени. Печь затрещала так, словно на огонь кинули соль. Борода Кербалая озарилась оранжевым светом, брови его сомкнулись в угрожающую дугу, лоб избороздили морщины.
«Прибыл Абасгулубек. Кто-то очень хитрый направил его сюда. Понимает, что когда-то Абасгулубек оказал мне услугу, и я не смогу отплатить ему злом. Быть может, этот шаг подсказан самим Абасгулубеком? Напрасно он пришел сюда. Не должен был соглашаться. Не должен приходить. Видать, хочет играть роль старейшины. Но не желает понять, что то время прошло, теперь уже нет старших и младших. Слово аксакала ценится ниже, чем слово плешивого слуги».
...Гамло вернулся в комнату, волоча за собой винтовку так, словно это был пастушеский посох. Он был угрюм и мрачен, как первобытный человек, возвращающийся в пещеру после неудачной охоты. Чем-то дремучим веяло от его мохнатой папахи, кустистых бровей, окладистой бороды. Вены, проступающие под колеей лица, напоминали многолетний, разросшийся во все стороны пырей.
— Я отрезал ухо этому щенку, хозяин, — сказал Гамло.
Кербалай удивленно посмотрел на него, словно хотел сказать:
«Мне бы твои заботы! До щенка ли сейчас?» Незадолго до прихода Расула он попросил Гамло принести к нему щенка, мать которого была знаменита тем, что могла свалить всадника. И сейчас он подумал, что Гамло говорит об этом.
— Ты совсем растерялся, хозяин. То, что на свете есть Абасгулубек, еще не означает, что мы должны сидеть сложа руки.!
—Ты позволяешь себе лишнее!