Снова с тобой
Шрифт:
Ноэль медлила, не зная, стоит ли быть откровенной с ним.
— Пока еще рано судить. Ей всего пять лет.
— За время резидентуры [3] я повидал немало детей такого возраста. — Он говорил мягко, явно понимая, как Ноэль нуждается в утешении. — Меня всегда поражала их выносливость.
Воспользовавшись случаем, Ноэль спросила:
— Где вы проходили резидентуру?
— В Колумбийской пресвитерианской больнице. Ноэль изумилась: такая престижная клиника! Не задумываясь, она выпалила:
3
Резидентура —
— Простите за любопытство, но как вы в конце концов очутились в Бернс-Лейк?
Она тут же пожалела о сказанном. Вопрос прозвучал грубо, и, кроме того, судьба врача ее не касалась.
Кажется, Хэнк ничуть не обиделся. Он улыбнулся, словно человек, привыкший к подобным вопросам. Вблизи Ноэль разглядела, что глаза у него не карие, а ореховые, точнее — цвета крепкого чая. В свете мощной флюоресцентной лампы его густые ресницы отбрасывали легкую тень на слегка присыпанные веснушками скулы. Должно быть, он часто бывал на свежем воздухе, и Ноэль вдруг задумалась, как предпочитает проводить свободное время семейный врач, которому некогда даже подстричься. Ловит рыбу? Нет, он не похож на любителя рыбалки. Скорее занимается бегом.
«Да, он в отличной спортивной форме». Мысли Ноэль приняли неожиданное направление, и она покраснела.
— Лучший способ ответить — спросить, как я вообще очутился на Парк-авеню. — Хэнк невесело засмеялся. — Я провел там девять неплохих лет, но чувствовал себя не в своей тарелке. Я вырос в маленьком городке в Канзасе, который всеми силами стремился покинуть. И вот теперь я вернулся к тому, с чего начал. Обычная история, правда?
— Со мной случилось то же самое, — призналась Ноэль. — Я родилась и выросла здесь, в Бернс-Лейк, а когда мне исполнилось десять, переехала вместе с мамой в Нью-Йорк. Не поймите меня превратно: я рада, что мне довелось пожить в большом городе. Но все-таки я не могла дождаться дня, когда вернусь сюда. — Ноэль с удивлением заметила, что улыбается. — А у вас есть дети?
Он покачал головой.
— Моя жена не хотела иметь детей.
Известие о том, что Хэнк был женат, почему-то разочаровало Ноэль.
— Материнство привлекает далеко не всех, — неловко отозвалась она.
— Мы собирались иметь детей, но после нескольких лет супружеской жизни моя жена передумала. Поэтому мы и развелись. — На этот раз его лицо осталось грустным. — Кэтрин — профессор Нью-Йоркского университета, специалист по социальным женским проблемам. Незачем говорить, что она живо интересуется политикой. В какой-то момент она твердо уверовала, что дети — не что иное, как средство порабощения женщин мужчинами.
— Ужасная точка зрения. — Так, значит, он разведен… От этой мысли Ноэль стало легче.
— И я так считаю. — Хэнк поднялся, прошел к столу и начал рыться в ящике. — Вскоре с ногой все будет в порядке, — продолжал он. — Я просто перевяжу ее эластичным бинтом.
Ноэль с трудом подавила желание излить ему душу. Ей было больно думать, что для Хэнка она не более чем очередная пациентка, плачущая ему в жилетку. С принужденной улыбкой она пообещала:
— Постараюсь.
После того как щиколотка была туго перевязана, она соскользнула со стола, стараясь не ступать на пострадавшую ногу. Она уже похромала к двери, когда Хэнк сунулся в шкаф и вытащил оттуда крепкую деревянную трость, которую и вручил ей, задорно подмигнув.
— Эта штука вам пригодится. Патентованное средство для укрощения бывших мужей!
К тому времени как они подъехали к дому, пульсирующая боль в ступне Ноэль постепенно утихла. Она так и не поняла, что было причиной — перевязка или сочувствие Хэнка. Мысленно Ноэль вновь и вновь повторяла их разговор. Что это — попытка врача быть любезным и отвлечь ее от боли или неподдельный интерес к ней? Ноэль не помешал бы новый друг. Особенно теперь. Но если он захочет большего, придется сказать ему, что ни за что на свете она…
Ноэль повернула на Ларкспер-лейн, и все мысли о Хэнке Рейнолдсе улетучились из ее головы при виде темно-синего «лексуса» матери на дорожке возле дома.
Мэри, одетая в облегающие джинсы и простую белую блузку, вытаскивала из багажника машины большую картонную коробку. Услышав шум подъехавшей машины, Мэри выпрямилась и обернулась.
Ноэль бросилась к ней и поморщилась, неосторожно наступив на перевязанную ногу.
— Мама, что ты здесь делаешь? Что все это значит? — Она указала на гору сумок и коробок на газоне.
Должно быть, вопрос прозвучал слишком резко, потому что мать слегка нахмурилась.
— А ты как думаешь? Я переезжаю к вам. — Но ее беспечный тон не обманул бы даже ребенка. — Конечно, не навсегда. Только на время.
Ноэль была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Неужели ради нее мать готова пожертвовать карьерой? Забыть о разногласиях с бабушкой? Это было невероятно. Поразительно. Слишком хорошо, чтобы выглядеть правдоподобно.
Ликование Ноэль сменилось шквалом знакомых сомнений. Наверняка Мэри движима лучшими побуждениями, но надолго ли? До первого кризиса в офисе? До первого капризного клиента? Наступила неловкая пауза. Когда же Ноэль наконец заговорила, ее слова прозвучали неискренне и фальшиво:
— Вот это да! Замечательно!
Мэри ответила столь же фальшивой улыбкой.
— Я уже установила компьютер в комнате для гостей. Там я и буду работать, а в город ездить, когда понадобится.
Ноэль кивнула в сторону коробок.
— Я помогла бы тебе перенести вещи в дом, но я растянула ногу.
Мэри торопливо взглянула на ступню дочери и сразу встревожилась.
— Дорогая, как это случилось? Кости целы?
— Конечно, — коротко отозвалась Ноэль.