Снова в дураках
Шрифт:
– Леди Малкастер!
– обратился к ней Лик.
– Эта часть завещания касается вас. Ну, фактически и этих джентльменов тоже. Я знаю, что сейчас для вас самое трудное и печальное время, и все же я должен попросить вашего снисходительного внимания.
Женевьева кивнула и сжала руки на коленях.
– Условие, касающееся вашего будущего, леди Малкастер, необычно, но ни в коем случае не незаконно, - заявил Лик, беспокойно вглядываясь в бумаги, которые держал в руках.
Женевьева выпрямилась. Что же, спрашивается, завещал Эразмус?
– Я считаю это превосходным соглашением, - вставил Баббл.
– Лорд Малкастер обсуждал его со мной очень подробно, и мы пришли к согласию,
Лицо Фелтона, как обычно, было облачено в маску бесстрастной неподвижности.
– Поскольку леди Малкастер и я, похоже, были исключены из данного обсуждения, почему бы вам не продолжить, Лик?
– растягивая слова, произнес он.
– Итак, подведем итог, - продолжил Лик.
– Завещание гласит, что, если леди Малкастер выйдет замуж за любого из партнеров лорда Малкастера в течение двух лет после его смерти, она получит все его состояние. Если же леди Малкастер либо не выйдет замуж, либо выйдет за другого человека, состояние лорда Малкастера отойдет англиканской церкви с благочестивой просьбой освятить в Соборе Святого Павла часовню Малкастера. Леди Малкастер в этом случае получит только свою вдовью часть наследства. Которая, - добавил он, прямо смотря на Женевьеву, - является прискорбно малой.
Женевьева знала это. В конце концов, она была еще одной сделкой Эразмуса: он взял ее ни с чем, поскольку ее репутация была разрушена. Отец спас ее от судьбы еще худшей, чем смерть, от бракосочетания в Гретна-Грин, прежде обнаружив Женевьеву развлекающейся со своим будущим мужем в экипаже. И когда Тобиас Дерби не возобновил свои торжественные заверения в опьяняющей любви, а вместо этого скрылся за границей, вот тогда Эразмус и взял ее, уже как подеражанный товар. Будет ли Фелтон возражать, раз она была вдовой? Ведь это были бы уже не вторые, а третьи руки, через которые ей предстояло пройти? Он мог жениться на любой красивой молодой женщине в Лондоне. Женевьева не решалась поднять глаза, поскольку могла встретиться с ним взглядом.
В комнате повисла абсолютная тишина. Единственным звуком, который услышала Женевьева, был слабый лай, доносящийся с заднего двора. Спаниель Эразмуса, должно быть, опять загнал на дерево белку. Смущение начало жечь ей щеки. Ни один из сидящих здесь мужчин, кажется, вовсе не стремился предложить ей брачные узы, даже понимая, что их подсластит наследство Эразмуса. Ей казалось, что, по крайней мере, Баббл мог бы это сделать.
– Значит, я не смогу получить вдовью долю в течение двух лет?
– наконец выдавила она из себя, внимательно изучая заштопанную левую перчатку.
– Нет. Мистер Фелтон и лорд Баббл установят ваше содержание на этот период времени.
Волна гнева на уже мертвого мужа смыла краску со щек Женевьевы. Эразмус - скупой старый дьявол. Но ты же знала об этом, напомнила она себе. Похоже, за два года ей просто необходимо найти мужа, или же она рискует остаться нищей.
– Эти два года я хотела бы жить в Лондоне, - заявила Женевьева, глядя на Лика.
Адвокат имел красновато-коричневый цвет лица и привычку уклоняться от любых мало-мальски неприятных тем, что, несомненно, сохранило ему нервы на службе у Эразмуса.
– Я не имею к этому решению никакого отношения, - быстро ответил он.
– Как я уже сказал, ваше содержание полностью в руках этих двух почтенных джентльменов.
И снова повисло молчание. По-видимому, она должна взять дело в свои собственные руки. Женевьева выпрямилась так, чтобы увеличить грудь, и медленно откинула назад скрывавшую ее вуаль. Черный цвет одежды выгодно подчеркивал ее темно-золотистые волосы. Она повернулась к лорду Бабблу. Ей даже не пришлось ничего говорить. Он разразился массой комментариев о своем чрезвычайном восхищении идеей ее нового брака; о том, как высоко он ценил Эразмуса; какой изящно красивой она была и насколько его (уже подросшие) дети хотели бы приветствовать ее в качестве матери. Женевьева ждала, не произнося ни слова, пока он не затих, как уставший часовой механизм, и затем повернулась, также не торопясь, к Фелтону.
Он сцепил свои пальцы - длинные, красивые пальцы, - один вид которых заставил сжаться ее желудок.
– Я разделяю энтузиазм Баббла, - сказал он очень сухо, его тону явно не хватало этого самого энтузиазма. Она ждала, но все, что он добавил, было: - Естественно.
– Конечно, ни о какой церемонии не может быть и речи до конца траура леди Малкастер, - вставил Лик.
– Лорд Малкастер думал, что два года - как раз подходящий срок.
Два года траура! Эразмус явно имел на свой счет повышенные ожидания, кисло подумала Женевьева. Даже самые набожные советовали ходить в черном только год.
– Поэтому в данным момент времени я не могу принять ни одно из полных энтузиазма предложений этих двух джентльменов?
– спросила она Лика, лишь слегка сделав ударение на слове энтузиазма.
– Совершенно верно, миледи.
– В таком случае, джентльмены, я хотела бы, чтобы пособие, которое вы утвердите, было достаточным для моего двухлетнего траура в Лондоне.
Лик откашлялся.
– Как раз так случилось, что лорда Малкастера только в прошлом месяце вызвали в суд, и джентльмен, с которым он судился, уступил ему свой городской дом на площади Сент-Джеймс [1] . У его светлости не было времени продать недвижимость в связи с его несвоевременной кончиной.
[1]
Площадь Сент-Джеймс – плошадь в центре Лондона
1750 год:
1752 год:
Интересная информация:
16 марта 2008 | 14:58 -- В Лондоне продана самая дорогая квартира в мире
Газета The Sunday Times обнаружила в центре Лондона самую дорогую квартиру в мире. По данным журналистов, она будет располагается на площади Сент-Джеймс и уже продана по цене более 115 миллионов фунтов стерлингов (более 232 миллионов долларов США).
Градостроительный совет Вестминстера уже выдал разрешение на планировку этой квартиры в семиэтажном здании постройки 1930 года, которое находится на одинаковом расстоянии и от резиденции премьер-министра Соединенного Королевства, и от Букингемского дворца - резиденции королевы.
Площадь Сент-Джеймс! Ура! Женевьева кивнула с подобающим вдове достоинством.
– Это вполне приемлемо.
– Умеренное содержание и городской дом более чем достаточны для потребностей вдовы, - заметил Баббл, - особенно одинокой в период траура.
Женевьева расширила глаза и прикусила губу.
– Первейшей вещью, которую я бы хотела видеть в муже, это щедрость, сродни той, что обладал мой дорогой, любящий Эразмус, - мягко произнесла она. Баббл, несомненно, знал, что любое упоминание о щедрости Эразмуса было шуткой: интересно, найдется ли в пределах сорока миль еще какая-нибудь леди со столь же изношенным гардеробом, платье которой было бы сшито пять лет назад и дважды перекраивалось?