Сны командора
Шрифт:
А Николай собрал друзей и устроил шумную пирушку, после которой дальнейший его жизненный путь хоть и не прояснился, но уже не выглядел таким пугающим.
8. В Иркутск
В Иркутск Николай Резанов отправился в 1794 году по зимнику сразу после нового года, в составе миссии архимандрита Иоасафа, направленного в Русскую Америку на остров Кадьяк, для налаживания работы церковных приходов и церковно-приходских школ в русской колонии, рассчитывая прибыть в город весной еще до наступления распутицы.
Утомительная дорога в компании церковнослужителей и служивых заняла почти три месяца.
Двигаясь на восток, Резанов думал о событиях своей жизни, об оставленных в Пскове матери, брате и сестре, о Екатерине и отце, которого он после столь долгого перерыва сможет увидеть в Иркутске. Чувств к отцу не было, все же период жизни без него был слишком велик, а обида за матушку тяготила сердце.
В размышлениях долгой дороги невольно подумалось:
– Как все-таки велика Россия…
Николай достиг Волги и Казани, в прошлом столицы татарского ханства, подумалось об истоках дворянского рода Резановых, о своем прапрадеде, татарском беке Мурат Демир Реза, который более двух столетий назад, ощутив растущую силу московского княжества, перешел на службу к московскому царю и переменил веру, перебравшись из Поволжья в Москву.
– Вот, такова наша Россия. Голова в Европе, тело в Азии, а сердце бьется где-то между, порой не зная, в чем предназначение. Гремучая смесь европейской утонченности дворцовой элиты и сыромятной плоти, исподнего белья азиатского величия, – территориального и духовного. Как странно чувствовать себя после прочтения Вольтера и Руссо посреди бескрайней снежной равнины, в которой жизни человека и животного совершенно равнозначны, а уют и удобство сих мест на уровне продуваемого ветром сортира. Только топот копыт бесчисленных орд до сих пор колыхали эти просторы и сотрясали землю.
– Вот такая вот, Николаша, сатира, – съязвил бы Державин по поводу упомянутого сортира, который сам, будучи потомком казанского мурзы Багрима и прапрадеда Державы, остро ощущал свою личную роль и роль других инородцев, которые своей плотью, разумом и энергией плавили и плавились, и превращали этот народ в новый, невиданный ранее этнос.
– Мы, европейский как будто народ, – продолжал заочный спор Гавриила Державин. – Но я, как и ты, Николай, по крови своих предков татар – кочевников-степняков – буйная поросль Великой степи, огромного азиатского континента. И вот мы здесь, в этих правительственных палатах да дворцах, служим нашей Императрице. Что мы за народ? Правит нами воспитанная католичкой немка. На службе каждый второй то ли немец, то ли француз или голландец. Вера у нас православная, а глаза у многих еще несколько раскосые, а в сердце величие этой огромной территории по прозванию Россия. Как так может быть, к чему мы стремимся и что создаем? Думаю над этим всю жизнь и считаю, что именно так и должно быть, ибо строим колосса по прозванию Российская Империя, продолжая дело Великого Петра. Но с какого-то момента я стал понимать и другое, – то, что Империя Петра – это только вывеска. Страна же живет, по своей, только ей ведомой программе, своему коду, разливаясь по миру обильным половодьем, становясь пристанищем народов на огромных промороженных просторах, разбросанных во все края из-за суровости климата, скудности рациона и трудностей быта, часто жестоких указов, дурости и алчности знати. Тем не менее как магнитом, несмотря на определенное сопротивление, тянет Россия в себя народы.
В чем закон притяжения?
В терпимости народа, места которому всегда хватало на этих просторах? В терпимости и добродушии, в воспитанном веками понимании, что выживать можно только вместе. Бродила и зрела в людях страны новая вера, новое понимание своего предназначения.
Так Гавриила Державин, потомок татарского мурзы, фанатичного проповедника ислама, ощущал себя не просто русским, а человеком, глубоко понимающим мелодию и тонкие смыслы языка, знающим историю своего народа, его культуру.
Таким вот образом мог размышлять Николай Резанов, впитывая просторы великого пути через заснеженные равнины, вспоминая своего наставника Державина, который умел захватить молодого человека своими думами.
Так добрались, сминая снег и пересекая реки, до Камня-Урала, обошли горы с севера, достигли Тобольска, где вступили на землю далекой Сибири. Отдохнув в Тобольске, поспешили через Томск и Красноярск к Иркутску.
В марте уже по раскисающим под активным дневным весенним солнцем дорогам Николай Резанов въехал с Московского тракта в город, едва успев пересечь Иркут, а затем и Ангару по зыбкой уже ледовой переправе Троицкого перевоза. Он оценил размах и мощь реки, несущей дыхание Байкала. Перевоз связывал городское предместье Глазково с центром города, и на берегу уже возились перевозчики, смолившие свои баркасы, – готовились к скорому ледоходу и новой навигации.
На время зыбкого льда переправы и ледохода город распадался на пару недель, сообщение с центром нарушалось, и в Глазково копились депеши с тяжелыми сургучными печатями для губернатора, попавшие в переплет путешественники и служивые люди. Но как-то из положения выходили, стараясь наморозить переправу за зиму так, чтобы служила до первого могучего вздоха набухающей по весне реки. С этой целью, особенно в теплую зиму, хлопотали на переправе городские пожарные с бочками и помпами, качали ангарскую воду на ветшавшую ледовую дорогу.
Сразу за рекой обоз оказался в городе, преимущественно деревянном, с резными наличниками и высоченными деревянными воротами. Из-за распутицы город казался еще более неухоженным, обветшалым и неудобным. Радовали стройностью и яркостью храмы, возвышающиеся над низкорослой убогостью основной части домов и строений. Вдоль Ангары и в центре города было уже достаточно каменных зданий, но в основном город был деревянным. Он насчитывал более тридцати тысяч жителей и более десятка тысяч дворов и домов, связанных в центре деревянными тротуарами вдоль улиц.
Вскоре подъехали к дому отца Николая Петра Гавриловича, и вся дворовая команда выбежала встречать молодого барина. Среди встречающих Резанов отметил молодую еще, но увядшую лицом женщину из простолюдья, с острым любопытством рассматривающую прибывших, и жмущихся к ней детей, – мальчика и девочку, столь похожих, что было ясно, что это брат и сестра, – видимо, погодки. И что особенно привлекло внимание Резанова к ним, так это сходство детишек с его младшими братом и сестрой. Николай не сразу догадался, что это дети здешней сибирской семьи его отца, а когда пришло смутное осознание, с улыбкой стал рассматривать детей. Женщина смутилась и увела отпрысков во двор, напоследок оглянувшись и еще раз с интересом оглядев Резанова.
Отец сильно постарел, ссутулился, почти совсем обеззубел и выглядел ветхим и потерянным. В разговоре поделился напастью, что с ним приключилась здесь, – о расследовании пропажи денег, которые потом как бы нашлись, но оставили след на его репутации, а дело до сих пор не закрыли. Николай обрадовал отца, показав ему распоряжение из столицы о завершении расследования пропажи денег.
В тот же день в дом отца пришел посыльный от Георгия Ивановича Шелихова. Раскосый молодец в забавном треухе сообщил о желании купцов-компаньонов встретиться по решению деловых вопросов и передал официальное приглашение от самого Георгия Ивановича быть у него завтра к обеду.