Сны командора

Нескоромных Вячеслав

Николай ладно сидел на коне в ярком гвардейском мундире, умело, с шиком управляя конем и конвоем во время движения процессии. Екатерина всегда с удовольствием поглядывала на ладного гвардейца, выделяя его среди других из состава конвоя. В эти дни сердце любвеобильной женщины было занято тридцатилетним Александром Дмитриевым-Мамоновым, бывшим адъютантом всемогущего князя Григория Потемкина, который и «подсадил» своего человека в окружение императрицы, дабы «место не пустовало» и неповадно было другим молодцам занимать столь выгодную для карьеры и благосостояния позицию.

А охотников было

много!

И тех было вдоволь, кто таких охотников находил и пытался подсадить ближе к матушке, чтобы светлейшего князя подвинуть с места и добиться наконец возможности соуправлять державою и получать от власти дивиденды. Теперь стремительно выросший до генеральского чина камергер Ея Величества А. Дмитриев-Мамонов отбывал службу при Екатерине, занимая ее время и днем, и ночью. Екатерине он был по нраву, но неудержимая порой в любовных утехах императрица, находившаяся в преклонных уже летах, порой шалила – подбирала новых претендентов на ложе прямо из своей свиты, чаще всего из числа преданных престолу гвардейцев. Ребята были здесь на подбор: собранные со всех армейских частей рослые красавцы из дворянских семей, скорые да лихие. Так когда-то и Николай Резанов из армейского полка, к которому был приписан еще мальчиком четырнадцати лет, стал гвардейцем.

Теперь, неся караул и наблюдая ежедневно императрицу, опытный, послуживший уже изрядно в гвардии Николай Резанов был необычайно воодушевлен ее присутствием. В императорском одеянии, сверкающая мехами и бриллиантами Екатерина производила впечатление своим величием и не сразу замечались ее полнота и подвядшее лицо стареющей дамы. Многое заменяли яркие и внимательные глаза Екатерины: лучистые и умные, проникающие в душу и дарящие теплый свет души.

Николай был впечатлен близким общением с императрицей и долгими ночами на постое лежал и представлял, как там, невдалеке, на своем ложе, отдыхает эта величавая женщина. В своих мечтах скромный дворянин Николай Резанов представлял себя рядом с ней, и ему казалось, что он бы справился с миссией и мог быть оценен Екатериной по достоинству. Его это волновало, и, увлекшись, он строил уже планы своей жизни в роли нового избранника и помощника императрицы. К этому его подталкивали внимание и ободряющая улыбка Екатерины. Нынешний избранник Екатерины вел себя слишком скромно и был подобен тени великой женщины, а порой, казалось, даже несколько был смущен своей ролью. Поговаривали о скорой его отставке, так как было отмечено несколько раз явное недовольство Екатерины. Это тоже способствовало нарастанию желаний и амбиций отдельных представителей свиты. Поездка была удобным моментом для сближения.

В один из дней, когда фаворит слег от простуды и был оставлен для лечения в Нежине, Екатерина заскучала в дороге и уже ближе к вечеру, выглянув из окна огромного воза-кареты, поманила Николая пальчиком в перчатке алой атласной кожи. Николай скомандовал остановиться и приблизился к карете. Склонившись к открытому окну, Екатерина подала подъехавшему Николаю перстень и, глядя прямо в глаза своими смеющимися лучистыми глазами, сказала очень просто, слегка коверкая акцентом слова:

– Будь ныне, голубчик, у меня. Нужда есть с тобой повидаться.

Услышав слова призыва от великой женщины, Николай был оглушен. Весь остаток дня прошел как во сне.

Уже ближе к ночи за Николаем прислали, и вскоре он оказался в покоях Екатерины. В сумерках при свечах он оглядел опочивальню, убранную нарядно, и в ней, в белоснежном ночном убранстве, Екатерину с распущенными волосами. Она сидела на постели, склонив голову, и с улыбкой смотрела на Николая,

молча приглашая его подойти ближе. Когда он приблизился к ней и опустился на колено, её рука была уже протянута к нему. Взяв ладонь Екатерины, Николай припал к ней губами, чувствуя, как пылает его лицо. А рука Екатерины прохладная, пахнущая невероятным ладаном, была необыкновенно мягкой и приятной. Перебирая пальцами поданной для поцелуя руки, императрица погладила лицо Николая и увлекла его к себе, – теперь нужно было целовать ее губы и лицо. Николай был почти в беспамятстве, и вся ночь прошла как стремительные грезы.

Утром же, едва рассвело, умаявшись, он спал, и его разбудила Екатерина, погладив по щеке мягкой своей рукой.

– Вставай, голубчик, на службу пора. Все же охраняешь императрицу, а не кухарку стережешь, – уже смеясь, сказала Екатерина.

И уже более серьезно, но тихо и душевно:

– Ты молодец был ночью-то.

И потом, засмеявшись звонко, по-девически:

– Справился, братец.

И снова мягко, но серьезно и покровительственно:

– Но дела, голубчик, призывают вставать уже. Ступай с Богом. Удачного дня тебе.

Теперь Николай на службе старался изо всех сил. Мысли скакали и необычайные чувства одолевали молодого человека. Потрясение было столь велико, что прийти в себя быстро он не мог. Хотелось куролесить, и Николай едва сдерживал себя. В голову приходили строки:

– Ах! Эта пропасть и напасть! В ней можно быстро так пропасть! Ах, эта власть… ах, эта страсть…

Вдруг отчего-то мысли рифмовались, выстраиваясь в замысловатые образы, и порой приходили, казалось, глубокие и верные, но тут же забывались.

Николай скакал на своем жеребце рядом с каретой, подбадривая рысака. Еще более внимательно он всматривался вдаль, старался контролировать все, что могло попасть в поле его зрения.

Екатерина иногда выглядывала через стекло в карете-возке и всегда теперь видела своего ночного кавалера рядом. Наклоняя голову то вправо, то влево, улыбалась и думала:

– Вот хорошо, братец, что я тебя вижу так часто теперь. Хотя бы ради этого стоило тебя к себе пригласить.

И тихонечко посмеивалась в платочек, лукаво оглядывая молодца. И хотелось что-то для него сделать, чтобы и не переборщить с вниманием и отметить по-царски.

Вечером распорядилась:

– Пошлите вина гвардейцам от меня да передай поручику Резанову, – пусть угостятся.

Вечером, получив вино от императрицы, гвардейцы сидели за столом и пили за здравие Екатерины стоя.

Потом добавили еще вина, и, изрядно уже набравшись, подпоручик Еланской с ехидцей спросил бестактно Николая Резанова о его ночной миссии:

– А скажите, поручик, а мягка ли кровать у Екатерины? Хорошо ли почивает наша матушка-императрица?

Николай ответил на бестактность сослуживца резко: оборвал его и потребовал объяснений, назвав дураком беспросветным, а поступок его – подлостью.

Подпоручик побагровел, но смолчал и, насупившись, удалился, а на утро прислал Резанову записку со словами, что если ему угодно, то по возвращении из похода он готов ответить на дуэли за свои слова, о которых он, право, сожалеет.

Николай простил поручика, благоразумно решив, что теперь это все некстати совершенно, а уж через полгода, по возвращении в столицу, будет и вовсе ни к чему.

Служба гвардейская продолжалась, вся процессия во главе с Екатериною была уже на подходе к Киеву. Николай Резанов периодически исчезал на всю ночь. Сослуживцы, понимая причину такого поведения, помалкивали и относились к нему все более внимательно и уважительно.