Сны Николая Закусина
Шрифт:
– Я-то здесь, – усмехнулся Петрович, – но руки у нас длинные. И в Вайдене свои люди есть, и в Баварии. Так что я тебе художника приведу, поможешь ему Лютца этого нарисовать и Мохра. Всех, кого вспомнишь. Поглядим за ними, посмотрим. Мы ж теперь не Народный Комиссариат, а цельное Министерство Госбезопасности.
***
Новый год отмечали на заводской «Ёлке» в Клубе Металлургов. Его только отстроили: новенькое здание с круглой башенкой и красным флагом было видно со всего района. Мороз в декабре трещал так, что у крыльца
В зале за столами сидели счастливые советские люди. Они улыбались и хлопали директору, когда тот задвигал речь про перевыполнение плана и поздравил с наступающим новым сорок четвёртым годом. Металлурги передавали друг другу тарелки с салатами и поднимали бокалы с шампанским. Они смеялись. Николай натянул на лицо вежливую улыбку, чтобы не донимали расспросами, но всё равно чувствовал себя среди них чужим. Он проиграл на той войне, он был в плену, он умирал. И все пирожные и заливное на вкус отдавали мутной концлагерной баландой и плесенью.
Среди счастливых улыбчивых лиц Николай вдруг заметил одно серьёзное. Даже грустное. Женщина с короткой стрижкой тёмных волос сидела напротив его по диагонали. Вместо праздничного платья на ней была тёплая синяя водолазка. Николай не мог припомнить, чтобы видел её раньше. А ведь рассаживались за столами по порядку: здесь сидел весь его Автотранспортный цех.
Он заметил, что дама в синем ела очень быстро, будто боялась, что еда вдруг исчезнет. Видно было, что она даже не налегает на сладкое, а жуёт то, чем наешься. Он склонился к учётчице Липе Павловой, которая сидела рядом и кивнул на незнакомку:
– А кто это рядом с Лёшей Кадочниковым? Из какого цеха? Наша, что ли?
Та прожевала холодец, тряся тяжёлыми золотыми серьгами, и пояснила:
– Да это наша крановщица новенькая. Зимина. Вам разве ещё приказ не давали? – она поморщилась, глядя на крановщицу. – Мечет-то как! Как с голодного края... Вот, колхозница. Хоть бы нарядилась, праздник ведь!..
– Да она неделю назад приехала. Неместная, – сказала слева Люба Сайченко. – Не успела, поди, сшить-то. Я слышала, сирота она.
С трудом Николай дождался, когда закончится банкет и оркестр грянет музыку. По нарядному залу, украшенному еловыми ветками с разноцветными шарами и сосульками, закружились в вальсе хохочущие пары. Со всех сторон бухали хлопушки и Николай непроизвольно вздрагивал от этих звуков, которые до боли напоминали выстрелы эсэсовцев на карьере Катценхольц. Вокруг сыпались пёстрые конфетти и бумажные пружинки серпантина, от них адски рябило в глазах.
Он вырвался из душного зала, тяжело дыша и распахивая на груди тёплый серый пиджак. Вышел в вестибюль, отделанный мрамором, прислонился щекой к холодной колонне. Сквозь плотно закрытые двери долетали обрывки музыки, и Николай вдруг краем глаза заметил фигурку, сгорбившуюся на скамейке. Зимина сидела у стеночки в своей синей водолазке и чёрных брюках, низко опустив голову. Видно было, что она тоже чувствует себя здесь не в своей тарелке, но уйти
Николай подошёл к ней, стряхнул с плеча пиджака конфетти, сел рядом и протянул руку:
– Добрый вечер. Нас, кажется, ещё не познакомили? А вы у меня в цехе работаете?
– Здравствуйте, Николай Иваныч, – она крепко пожала руку и улыбнулась, как он, одними губами. – Я крановщицей у вас буду работать. Зимина Ольга.
– Ольга... – негромко повторил он. И задумчиво добавил. – А вы чего не в зале?
– А вы? – в тон ему спросила она.
Они помолчали, слушая, как оркестр заиграл «Танго над городом».
– Вас если на работе обижают, – сказал Николай, – вы обращайтесь сразу ко мне. Решим вопрос.
Ольга усмехнулась:
– А мне вот ещё в отделе кадров сказали вас не обижать. Даже близко не подходить. Сказали: «он такой у нас один. Герой».
Николай смущённо вздохнул. Сокрушённо покачал головой: «кругом одни ангелы-хранители». Отчеканил:
– Даю устный приказ на разрешение подходить близко! – помолчал и спросил: – А вы ведь не местная? Я вас раньше в городе не видел.
– Из Ижевска, – Ольга поёжилась, – тут у вас на Урале намного холоднее…
Николай снял пиджак и набросил ей на плечи. Ольга замерла, уставившись на него. Тихо сказала:
– Спасибо… – немного погодя, добавила: – у вас костюм хороший. К цвету глаз очень подходит.
«Танго» в зале стихло и заиграл «Белый вальс». Николай встал и протянул ей руку:
– Вы сегодня танцуете?
Ольга поднялась, не отводя от него взгляда, и они медленно закружились в серо-мраморном вестибюле. Мерцали фонарики. В зеркалах танцевали их отражения. В тот момент Николай и увидел, что Ольга улыбается не только губами – улыбка играла в её зелёных глазах. Такая красивая, как тёплое майское утро… Её рука с удивительно тонким запястьем лежала в его широкой руке, а вторая – на плече, и было приятно чувствовать её рядом. Чувствовать, что он не один.
Николай прошептал ей на ухо:
– Давай сбежим.
Ольга потупилась:
– И куда же? Сегодня мороз градусов тридцать, не меньше.
– Можно ко мне. У меня сосед съехал, – Николай вдруг подумал, что не поедет она никуда. – На машине. Я тебя и домой отвезу.
Она растерянно заморгала:
– Прямо вот так сразу? А что... что все подумают, если мы вот так уйдём? Я же только на работу устроилась, только койку дали в общежитии.
– Гадости подумают, – сказал Николай и пожал плечами. – А может, порадуются. Пусть думают, что хотят. Я всё равно уйду, – он протянул ей руку. – Ты со мной?
***
Ольга, и правда, оказалась сиротой. Она о себе рассказывала неохотно, понемногу. Тем ценнее было слушать её, не перебивая. И слышалось Николаю в её голодном детстве что-то знакомое. С ней было хорошо, спокойно, как будто он знал её всю жизнь. Может, поэтому Николай и рассказал ей о страшных снах на свой страх и риск. А она только удивилась и сказала:
– Тяжёлая тебе какая выпала доля... А ему, тому, ещё тяжелее...
На Новый год Николай повёз Ольгу знакомиться к своим: на Малую Кушву. В квартире на Жилкооперации было не протолкнуться: Галина со своим женихом Германом, Серёга с подружкой Натальей...