Со мной не соскучишься
Шрифт:
Мои размышления прервал Петрович:
— Что молчишь? Ты вот лучше расскажи мне, старому, зачем так сделала?
Я решила поиграть в ту же игру:
— Почем ты знаешь, что я прыгнула сама? Может, меня кто-нибудь выкинул? Те парни, что приходили, например?
Петрович даже подпрыгнул:
— Вот-вот, была у меня мыслишка такая, а милиционеры, слышь, сделали свое постановление: самоубийство. Специально, чтобы людям голову задурить и ничего не расследовать, работы чтоб меньше… А если это не убийство, то чего они так долго
Я ответила так, как, наверное, и полагалось истинному привидению:
— Какая теперь разница…
Эту глубокую мысль я сопроводила не менее глубоким вздохом.
— Простила, значит, — догадался Петрович, — и то верно, что ж теперь…
Он опять сосредоточился на бутылке. Я встала с кровати и протянула ему драгоценную емкость — он ее честно заслужил.
Обрадованный Петрович благодарно улыбнулся и, видимо, из опасения показаться невежливым осведомился:
— Уже уходишь? А ты зачем вообще приходила?
— Проведать…
— А… Будет скучно, заходи еще…
Я вышла в коридор, с полминуты постояла в раздумье, что-то меня не отпускало из этой грязной квартиры, точно здесь и в самом деле витал невидимый дух. Мне казалось, что я чувствовала присутствие Ольги где-то совсем рядом, нет, отнюдь не то мистическое присутствие, просто чем больше я о ней узнавала, тем ближе она мне становилась. Такое в высшей степени странное ощущение, будто я принимала на себя какие-то ее обязательства.
Постучав костяшками пальцев в дверь напротив, я вошла в комнату, в которой десять лет назад жила Ольга. Я непременно должна была увидеть то самое окно. В комнате за столом сидели Вася и существо, не хотевшее поначалу впускать меня в квартиру и считавшее меня воровкой, они мирно распивали бутылку, купленную на мои щедрые чаевые.
— Ну что, поговорила? — поинтересовался Вася.
Я ничего не ответила — мое внимание привлекло окно, оно словно притягивало меня. Приблизившись, я отодвинула порыжевший тюль и взглянула вниз, в узкий колодец двора, заваленного грязным снегом и обломками сосулек, упавших с крыши. Я пыталась представить, как это было. Вот она стала коленями на подоконник и легко соскользнула вниз или, напротив, отчаянно боролась за жизнь, хватаясь руками за ржавую жесть, когда те двое подталкивали ее сзади… Я все смотрела и смотрела вниз, не в силах оторваться, пока из-за стены металлического гаража не появилась фигура в старой куртке и кепке, надвинутой на глаза. Человек поднял голову, и наши взгляды встретились. Это был сумасшедший из кафе!
Я отпрянула и побежала вон из комнаты.
— Эй! — опомнился Вася и заорал мне вслед. — Да кто ты все-таки такая?
Хороший вопрос, я бы и сама не прочь это узнать!
Когда я уже сражалась с засовами в прихожей, проявивший неожиданную бдительность Вася решительно пошел на меня, повторяя тот же вопрос:
—
Открыв наконец дверь, я крикнула уже с лестницы:
— Всего лишь безобидный коммунальный полтергейст!
ГЛАВА 10
— Между прочим, Руслан уже закончил твой портрет и жаждет представить его оригиналу. — Кажется, это были первые слова, которые Рунов сказал мне вечером.
— Так быстро? — Я вспомнила рассказ о чистом холсте.
Быть чистым холстом в тридцать два года, после стольких лет погони за счастьем, после стольких попыток ухватить за хвост сказочную жар-птицу я не хотела. Что из того, что результатом моей охоты стали лишь несколько блестящих перышек в руках — вещественное подтверждение затянувшегося периода проб и ошибок?
Мимо продефилировал Мальчик с зажатым под мышкой очередным томом дешевого чтива. Сначала он бросил взгляд на Рунова, потом, словно нехотя, мазнул глазами по мне. На своего хозяина он смотрел с немым обожанием, на меня — с брезгливостью, словно на кучу дерьма. Ну и плевать на него. Как бы он ко мне ни относился, пока что он не обладал возможностью во что-то воплотить свое отношение ко мне, продолжая носить в себе злость и рискуя в один прекрасный день лопнуть от ее переизбытка, словно мыльный пузырь.
Мальчик удалился, оставив за собой запах дезодоранта, такого же дешевого, как и книжки, которыми он зачитывался. Рунов спросил:
— Не понимаю, что вы не поделили?
— По-моему, это очевидно. Бедный ребенок ревнует.
— Ты серьезно? — Рунов был явно обескуражен.
— Абсолютно. — Я размазывала Мальчика по стенке, не прибегая при этом ко лжи, а озвучила истинную правду. — Он вряд ли смирится с тем, что его идеал холит и нежит недостойную, по его мнению, особу.
— Черт… А я так надеялся, что вы подружитесь.
— Представляю себе нашу дружбу, — усмехнулась я.
Рунов поморщился, словно ему наступили на ногу в отчаянно жмущем башмаке.
— Что мне с вами делать, ума не приложу. — Он вздохнул. — Пацана, честно говоря, бросать жалко. Во-первых, он добрый и преданный, во-вторых, пропадет.
— Да зачем его бросать? — великодушно заметила я. — Вовсе этого не хочу, в конце концов, мы не запускаем друг в друга сковородками… Особенно теперь, когда он уже не таскается за мной по пятам.
— Обожаю мудрых женщин, — задумчиво подвел итог Рунов, касаясь рукой моих волос. Он мастерски извлек из них шпильки, и рыжий водопад вырвался на волю. С этого момента меня уже мало интересовали и портрет, написанный неуравновешенным поклонником красоты Русланом, и мой юный враг Мальчик.
Назавтра с утра мы отправились смотреть портрет. От Рунова, кстати, не ускользнуло мое волнение.
— Что, боишься? — усмехнулся он.
— А вдруг я увижу чистый лист?