Соавторы
Шрифт:
– И чем?
– Настю разбирало нетерпеливое любопытство - Торгует модной одеждой. Судя по тому, как она одета, она не столько торгует, сколько носит эту одежду.
Жалко, да?
– Чего жалко?
– Ну, что она вторая жена сестры., тьфу ты, сестра второй жены. Было бы классно, если бы она оказалась, например, сестрой Нестерова или его коллегой по редакции. Тогда бы все сошлось и можно было бы вздохнуть свободно.
– Не ищи легких путей, Сержик, - ее передернуло от холода, и Настя машинально прижала локти к бокам.
– Легкие пути знаешь куда ведут?
– Знаю, в мышеловку, - уныло ответил Зарубин.
– Когда велишь побеседовать с мадам Валентиной?
– Сегодня у нее поминки, а завтра можно.
– Слушай, мы,
Причем в любой момент. Пока мы тут миндальничаем, они небось уже новое убийство задумали.
– И что ты предлагаешь?
– поморщилась Настя.
– Выдернуть ее сейчас и вместо поминок отвезти на Петровку? Ты считаешь, что это прилично?
– Зачем же так круто, - усмехнулся он.
– Я поеду вместе со всеми на поминки, там с ней и поговорю.
– Ты с ума сошел! Это совершенно неприлично.
– Ничего подобного. Вряд ли она убивается по Глебу Борисовичу, если посмотреть, что он сделал со своими семейными отношениями. Да и кто она ему? Вторая сестра жены, то есть… ну, понятно кто. Отношения у них были сугубо деловые, товарно-денежные, и признаков глубокой скорби на лице Валентины я не заметил. А пролезть в ресторан и примкнуть к толпе поминающих - как нечего делать. Опер я или где?
– Или там, - улыбнулась она.
– Ты как поедешь, на служебной машине или вместе со всеми, на автобусе?
– Я - с народом, - гордо объявил Зарубин.
– Тогда я возьму машину, ладно? Мне в женскую консультацию надо.
– Пална, ты чего?
– Он в ужасе посмотрел на нее.
– Тебе ж на пенсию скоро.
– Балда ты. Я за списками. Они обещали к сегодняшнему дню подготовить.
Списки и в самом деле были готовы. При их виде Насте чуть дурно не стало. Три с половиной тысячи посещений за месяц. Женщин, приходивших в консультацию в течение этого месяца, было, конечно, не три с половиной тысячи, а меньше, просто многие приходили больше одного раза. Но это не спасало положения. Сперва нужно выбрать из списка всех, кто носит имя Ольга, потом выверить и убрать повторы, потом пройтись по возрасту, отсекая совсем молоденьких и тех, кому за сорок, поскольку точного возраста своей случайной знакомой Нестерова не знала и сказала, что на глазок ей было между тридцатью и тридцатью семью. Но Настя знала, что такое этот самый "женский глазок", всегда, пусть и подсознательно, готовый прибавить другой женщине пару-тройку годиков. Значит, брать нужно "вилку" от двадцати шести до сорока, чтобы не ошибиться.
И вот тех, кто в конце концов останется, нужно будет отрабатывать. Интересно, сколько их будет? Сто? Двести?
Или повезет, и их будет только двадцать? Ну почему ее зовут Ольгой, а не Аэлитой или Виолеттой? Ну почему Нестерова не облегчила работу сыщикам, сказав, что у Ольги было, к примеру, редкое заболевание или большой срок беременности? Ну почему всегда все так трудно и, что самое главное, малоперспективно? Такая прорва работы - и все ради каких-то жалких тридцати трех процентов удачи. А остальные шестьдесят семь процентов расселись тут на полу в Настином кабинете, забрались на стол, на шкаф, на сейф, на подоконник, в чайник и в горшок с цветком, свесили ножки и гадко подхихикивают над ее никчемными усилиями, потому что точно знают: эта партия - за ними, и Насте ее ни за что не выиграть.
Но Настя пока что исхода игры не знает, и сидеть ей над этими списками до морковкиного заговенья, чтобы потом признать в конце концов свое поражение.
Глебушка Богданов начал подавать литературные надежды еще в юном возрасте. В тринадцать лет школьные учителя зачитывались его сочинениями, в пятнадцать - вся школа сбегалась к стенгазете,
В этой больнице служили дед и отец Глебушки, и выбор темы никого не удивил. Книга получилась замечательная, и Глеб Богданов удостоился славы, почестей и премий.
Вторую книгу он задумал написать о Михаиле Васильевиче Фрунзе, подал заявку в издательство, опасаясь, что ему, такому молодому, могут не доверить (читай - не разрешить) жизнеописание выдающегося полководца.
Но опасения не подтвердились, редакция согласовала вопрос с высшим партийным руководством и заявку приняла. Более того, Богданову даже выдали деньги для поездки в Туркмению, чтобы он на месте мог собирать материал о том периоде жизни Фрунзе, когда он командовал Туркестанским фронтом.
К этому времени у Глебушки появилась невеста, красавица Зоя, и они собирались пожениться, как только он вернется в Москву. Богданов отсутствовал почти три месяца. Это была первая за его двадцатипятилетнюю жизнь столь длительная отлучка из дома, и свобода совершенно опьянила его. Он чувствовал себя вне опеки, вне контроля и вообще вне всего, в том числе и вне семьи. Нет, он не ударился в загулы, не пьянствовал и не валял дурака, он добросовестно собирал материал, обдумывал его и чувствовал себя настоящим писателем. Совсем настоящим. Большим. А большие писатели, когда работают над рукописью, не отвлекаются на такие глупости, как семья и девушка, пусть хоть и невеста. Он не хотел, чтобы ему писали, и не давал своего адреса, потому что на письма ведь надо отвечать. Он не звонил домой, а слал телеграммы: у меня все в порядке, здоров, работаю.
Через три месяца он вернулся. Прямо с вокзала, ранним утром, поехал не домой, а к Зое и был неприятно удивлен, когда дверь ему открыл двоюродный брат Гриша.
– Это что такое? Как это понимать?
– загремел с порога Глеб.
– Ты что здесь делаешь? Ты что, ночевал здесь?
– Тише, - Гриша схватил его за плечо и сильно сдавил, - Зоя спит. Еле-еле уснула. Мы вчера ее мать похоронили.
Мать Зои, как выяснилось, заболела недавно, но серьезно, и рак легких унес ее буквально за месяц. Все это время рядом с Зоей был Гриша, ведь Глеб далеко, и вызвать его в Москву, чтобы помог, поддержал, не было никакой возможности: он не оставил адреса и не звонил в Москву. Глеб и Гриша дружны с самого раннего детства, и совершенно естественно, что Богданов познакомил Зою с братом, как только начал с ней встречаться. К кому же, как не к брату и близкому другу жениха, ей было обратиться в трудную минуту? Ведь они с матерью одни, отец на войне погиб, старший брат тоже, а больше никого у них нет.
Глеб и Зоя поженились, родился ребенок, сын Илюша. Он был так похож на отца! Такой же смуглый, темноглазый, черноволосый. Но ведь и Гриша точно такой же, они с Глебом - на одно лицо, как родные братья, ведь их матери - близнецы. Глеб никак не мог забыть, что застал Гришу рано утром в квартире Зои, где, кроме него и девушки, никого не было. Гриша был рядом с ней все время, пока болела мать. Как сложились их отношения?
Как они проводили время? О чем разговаривали? Мать Зои последние две недели перед кончиной провела в больнице, а где ночевал в это время Гриша? Ревность и подозрения точили Глеба, он пристально всматривался в сынишку и с каждым днем находил в нем все больше фамильных черт, доставшихся от матери, красавицы-брюнетки Земфиры. Или от ее сестры? На кого похож мальчик, на отца или на двоюродного дядю?