Соавторы
Шрифт:
– Страшно, да?
– послышался у нее за спиной голос.
Она вздрогнула и обернулась. Василий. Вошел следом и аккуратно прикрыл за собой дверь. Это Насте не понравилось.
– Почему страшно?
– дежурно спросила она, чтобы что-нибудь сказать и не выдать охватившего ее смятения.
– Посуда грязная в раковине, а вот здесь, на полотенчике, чистая. Я воду выключил, а когда… ну, вы понимаете… вода текла из крана, наверное, баба Глаша как раз посуду мыла, а он… Хлеб в хлебницу не убран, масло на столе, а не в холодильнике. Словно
Внезапно он заплакал, закрыв лицо руками, тихо и как-то очень по-детски. Издалека послышался голос Селуянова, он громко звал: "Каменская! Настя!" Слышно было не очень хорошо, все-таки двери добротные, толстые, а стены вдоль коридора сплошь увешаны картинами и фотографиями в рамках - какая уж тут акустика.
– Не надо, Вася, - ласково сказала Настя, - теперь ничего не поделаешь. Остается надеяться на то, что она не успела по-настоящему испугаться и не очень мучилась. Она хорошо к вам относилась?
Он молча кивнул, вытер глаза и посмотрел на нее.
Глаза были мокрыми и несчастными, но одновременно в них стояли вызов и неприязнь. "Ему неприятно, что расплакался при посторонней женщине", - поняла Настя.
– Баба Глаша? Да, хорошо. Вообще-то она, кроме своего Глебушки, никого не жаловала, он для нее светом в окошке был. Семьдесят лет вместе. Но ко мне она относилась действительно хорошо.
– А к Екатерине Сергеевне?
Настя спрашивала просто так, она понимала, что к расследованию убийства это не имеет никакого отношения. Какими бы ни были взаимные чувства писателей и старой домработницы, никто из них ее не убивал, они все время были на глазах друг у друга. Если только не убили ее все втроем. Но это бывает у Агаты Кристи, а не в сегодняшней московской жизни.
– О, Катерину она не любила и даже не скрывала этого. Правда, баба Глаша всегда с ней вежливо обращалась, обходительно, но кого это могло обмануть?
– Почему? Чем Екатерина Сергеевна ей не угодила?
– Понятия не имею. А чем я ей угодил? Тоже неизвестно.
– Василий, вы падать умеете?
– Падать?
– удивился он.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Как спортсмены падают или каскадеры. Вы можете упасть на пол, рухнуть?
– Могу. Но больно будет.
– Я понимаю, - Настя подавила неуместную улыбку.
– Если бы было не больно, я бы сама упала.
– Вы хотите, чтобы я упал, как баба Глаша?
– Хочу. Если можно, - добавила она.
Василий упал, надо заметить, довольно ловко. Полежал несколько секунд, поднялся, вопросительно взглянул на Настю.
– Хватит? Или еще?
– Еще. Если не трудно, подойдите к двери на черную лестницу, потом от двери быстро пройдите сюда и упадите. Сможете?
– Чего ж не смочь?
– пожал он плечами.
Тут Настя сообразила, что у Василия на ногах тапки, а ведь убийца вряд ли был в тапочках или босиком, он скорее всего был в ботинках.
– Погодите, Василий, - остановила она его.
– Вы не могли бы надеть ботинки?
Василий ушел в прихожую за ботинками. Когда вернулся, лицо его снова было напряженным, и он старался не встречаться с Настей глазами.
– Баба Глаша… она не разрешала в уличной обуви… а теперь, значит, можно… Теперь ее нет, и все можно…
"Господи, какой же он нежный, - подумала она с неожиданным сочувствием.
– Послушать Катерину, так он строит из себя крутого супермена, а на самом деле он совсем ребенок. Его слишком рано оторвали от родителей, и он привязался к старухе, которая выбрала его в любимчики. Баловала, наверное, кусочек послаще старалась подсунуть, Васенькой называла. И теперь он горюет, как будто потерял бабушку".
– Ну что, идти и падать?
– Идите и падайте, - кивнула она.
– Да, чуть не забыла, еще дверь на лестницу откройте, потом закройте, потом идите и падайте. Только идите быстро, напористо.
– Да понял я, понял.
Он проделал все, что просила Настя, потом, также по ее просьбе, поднялся с пола, сделал несколько быстрых шагов к двери, открыл, вышел на лестницу.
Вдвоем они вернулись в кабинет. Следователь и два оперативника, приехавшие с Петровки, в комнате с эркером пытались разговаривать с Богдановым и Катериной, а в кабинете сидели Коротков и Селуянов.
– Ну что? Слышали что-нибудь?
– спросила Настя.
– Ничего. Но мы не прислушивались, мы разговаривали, - ответил Селуянов.
– Так мы тоже разговаривали, - встрял Василий.
– И тоже специально не прислушивались.
– А я тебя звал, как ты просила, - доложил Коля.
– Громко кричал?
– поинтересовалась она.
– В рамках разумного. Не вопил, конечно, но громко звал. А ты не слышала?
– Слышала.
Значит, если бы Глафира Митрофановна громко вопила и звала на помощь, ее скорее всего услышали бы.
Но она не кричала. Вероятно, нападение было таким внезапным, что она сумела только сделать несколько шагов назад, на большее ее не хватило От страха горло перехватило, и она не смогла выдавить из себя ни звука.
Или не так? Она ждала гостя, открыла ему дверь, разговаривала с ним, а потом он ее задушил. Обычный разговор в кабинете точно не слышен, это она только что проверяла.
– Пошли на кухню, осмотримся повнимательнее, - предложил Коротков.
– Чего тут отсиживать? Место преступления-то не здесь.
Они вернулись в кухню, за ними следом увязался Василий. Настя попыталась посмотреть на обстановку его глазами: недомытая посуда, неубранные продукты, кастрюля со снятой крышкой, полотенце брошено на пол.
Наверное, Василию действительно больно было на это смотреть. "Словно вышла на минутку и сейчас вернется…"
– Аська, смотри, какие фигурки классные, - Селуянов стоял перед застекленной витриной, где на полках разместились многочисленные вазочки, сувенирные кружки, статуэтки и прочие "ценные подарки".