Собачьи радости (Избранное)
Шрифт:
Милиционер достал из коробки пригоршню серого порошка, понюхал, лизнул. На зубах негромко заскрипело:
– Мак!.. Отличный мак! Пироги с маком...
Долькин рывком притянул милиционера к себе и зашептал в ухо:
– Пироги с марихуаной не пробовали? Да этот мак перегнать, - опиум такой, пальчики оближете! Мы напали на след банды по перевозке наркотиков!
– Молчать!
– взорвался лейтенант.
– Что вы из себя контрабандиста строите?! Уж больно подозрительно зубы заговариваете! Что прячем в мешке?
– он ткнул пальцем в полиэтиленового Вахтанга Кикабидзе.
– Ничего особенного... труп!
– ляпнул Долькин и, вспомнив, как при этих словах Кислюков подмигнул, тупо замигал милиционеру.
– Ну и шуточки у вас!
– Лейтенант правой рукой расстегнул кобуру, левую осторожно сунул в мешок и тут же выдернул. Ладонь была в крови.
Долькина крапивой хлестнуло по мозгам: "Влип! Выходит, помог раскрыть не чужое преступление, а собственное! Кто ж поверит, что везу труп, не зная его по имени-отчеству?!"
Лейтенант, раздув ноздри, профессионально обнюхал ладонь:
– Баранина! Точно баранина! На шашлык!
Но Долькин продолжал выкручиваться:
– Товарищ лейтенант! Учтите, признался я сам!
– Вас никто не просил признаваться!
– Это и есть чистосердечное признание! Когда не просят, а ты признаешься! Говорят, тогда меньше дают!
– Да если вам дать в два раза меньше, чем вы нагородили, - это пожизненная каторга!
– К а т о р г а!!!
Сердце опять ушло в пятки:
– Не имеете права! За то, что признался, нельзя на каторгу! У меня есть свидетели!
Действительно, как мухи на сахар, на скандал налипала толпа. Долькину, после обещанной каторги, терять было нечего. Он вырвал у милиционера мегафон и закричал в него:
– Товарищи! Я первый сказал про труп!..
Долькин пригнулся, услышав, как его голос мощно грянул над улицей.
Лейтенант попробовал отнять мегафон, но Долькин отпихнул его.
– Товарищи! Минуту внимания!
– заполнял пространство левитановский голос Долькина.
– Разойдись!
– побагровевший милиционер пускал петуха, но переорать человека с мегафоном не удавалось пока никому.
– Это сумасшедший!
– надсаживался лейтенант.
– Сейчас он признается, что царевича Алексея убил!
– Поклеп!
– опустилось с небес.
– Царевича Алексея пальцем не тронул! А ведь до сих пор неизвестно, кто убил царевича Алексея! Это упрек в сторону ваших органов, товарищ лейтенант!
Милиционер схватился за голову, крутанулся винтом и с воем бросился прочь. А Долькин, замирая от восторга, слушал густой бас, текущий из мегафона. Хронический страх выходил через поры, как простуда после чая с малиной.
После долгих лет молчания, кивания головой Долькин будто впервые в жизни заговорил. С удовольствием тянул гласные, чеканил согласные.
И его слушали. Еще бы! Голос гремел! Вот она, долгожданная та минута, когда можно высказать все, что накопилось в душе! И Долькин рявкнул:
– "Москвич" сорок пять - двадцать шесть, остановитесь!
Он и сам не понял, почему в мегафон ушла эта фраза, но "Москвич" послушно затормозил. Выскочил лысый водитель и, нервничая, протянул права:
– Я что-то нарушил?
Долькин взял права. Открыл. Почитал. Обошел машину. Заглянул в салон. На заднем сиденье лежали три палки твердокопченой колбасы.
Долькин выпрямился и заявил в мегафон:
– Колбаса!
Водитель метнулся к машине и протянул Долькину одну палку.
– Разрешите ехать?
– Проезжайте!
"Москвич" упорхнул.
Долькин повертел в руках колбасу, проглотил слюну и опустил руку с колбасой вниз. Очевидно приняв колбасу за жезл гаишника, рядом затормозила зеленая "Волга". Из нее, тихонько ругаясь, вылез парень в кепке.
– Виноват, шеф!
– сказал он и протянул права. Долькин открыл. Там лежала сложенная пополам десятка.
– Машина государственная?
– спросил Долькин через мегафон.
Парень кивнул.
– А девицу провозим личную! Ай-яй-яй!
– разнеслось над улицей.
Долькин сунул десятку в карман, права отдал и погрозил колбасой.
"Волга" исчезла.
С мегафоном в левой руке и с колбасой в правой Долькин почувствовал себя главнокомандующим улицей.
– Товарищи! Не скопляться! Переходим дорогу! Живей!
Люди послушно побежали через дорогу. Одна женщина замешкалась и поковыляла на красный свет.
– Гражданочка в синем, вернемся!
– прогремел голос Долькина. Женщина подошла. Глаза ее бегали, пальцы нервно сжимали кошелку. Долькин просверлил женщину глазом до позвоночника и спросил:
– Что в сумке?
– Баклажаны, - выдохнула женщина.
– А разве нельзя?
– Заплатите штраф за переход улицы на красный свет с баклажанами! Шесть рублей!
Женщина протянула две мятые трешки.
– Еще раз увижу с баклажанами... получите пятнадцать суток! За хулиганство!
Женщина перекрестилась и бросилась в обратную сторону, решив, что лучше улицу не переходить.
Высоко в небе тащил за собой белую полосу самолетик. Долькин заметил его и заорал в мегафон:
– Прими левей!
Самолетик мгновенье промедлил и двинулся влево. Долькин расхохотался, до того хорошо стало на душе.
Долькин лихо размахивал колбасой, вещал в мегафон, забыв про все страхи, и тут вдруг видавшая виды дворняга, перебегая улицу в неположенном месте, рванула из рук колбасу за макушку. Долькин почти достал наглую мегафоном, но та ускользнула и, счастливая, бросилась прочь, на ходу заглотив колбасу.