Собачий переулок [Детективные романы и повесть]
Шрифт:
10 октября
Неужели возьмут? Все ближе они наступают и ближе.
Папа пришел сегодня особенно расстроенный. Не раздеваясь еще, говорит:
— Близко они. Пожалуй, дело будет.
Подумал еще с полминуты и опять говорит:
— Вот что, мать. Говорят, расстреливают целые семьи красноармейцев за то, что сыновья на фронте. Ты собери-ка все письма от Сережи, Вани и Шуры и сожги.
Я прерываю его в середине фразы и кричу, возмущенная страшно:
— Вот и глупо будет, вот и глупо будет! Захотят узнать, и так узнают.
Мне хочется кричать ему, что он — трус, трус, трус. Боится писем от родных сыновей. До чего он дошел! И теперь-то, когда уж жить-то не для чего даже и мне, он трясется за свою жизнь. Трус, трус! А он отвечает мне встревоженно:
— Чего ты мелешь-то? Как узнают-то?
— Да очень просто. Так вот и узнают. Да, да, да, узнают! Сама скажу им, что я сестра братьев-коммунистов. Наплевать мне на белых! Пусть меня расстреливают!
И вдруг папа страшно закричал:
— Да не трепи ты языком, пустомеля этакая! Раз говорю, что сжечь надо, — значит, надо!
Но писем все же не сожгли. Решили ожидать последнего момента.
11 октября
На улицах расклеены телеграммы: «Волосово противником взято». А в почтамте на каждом лице — светлый праздник.
Наша канцелярия превратилась в клуб для всей экспедиции. Собираются с утра и радостно обсуждают новости с фронта. Спрашивают меня:
— Ну, что, Фея Александровна, Волосово-то взято? Будете еще спорить?
Это спрашивает Тюрин. Расставил широко ноги, уперся руками в бока и ждет ответа.
Взглянула в его смеющиеся глаза, и клубком подкатило к горлу судорожное, злое напряжение. Вскочила из-за стола и хотела крикнуть на всю канцелярию, и вдруг крик точно сорвался и упал. Опять опустилась на стул и говорю тихо:
— Мне теперь все равно.
Тюрин насмешливо развел руками.
— Вот тебе и на! Все равно! А кто еще недавно говорил и топал ножкой: «Не придут, не придут, не придут»?.. Однако, Фея Александровна, нечего сказать, — тверды вы в своих убеждениях!
Но я опять только повторила:
— Мне все равно.
Он засмеялся и пошел к галдящей кучке.
12 октября
Слышно уже, как стреляют. Близко-близко.
13 октября
Стрельба как будто ближе. Не дают давно хлеба. Господи, а Сережа? А Ваня?
Всю ночь не могла сомкнуть глаз.
Лежу и прислушиваюсь. Совсем близко как ухнет, ухнет!.. Вздрогнет дом, задребезжат стекла тонко-тонко. Хоть бы попали в наш дом! Пусть, пусть убьют всех. Пусть сюда, под кровать ко мне, влетит огромный снаряд. В комнате сразу пожар. Сразу же затрещит и развалится. Немного жаль папу, маму и Борю.
15 октября
Утром все-таки пошла на службу. На стенах домов расклеены новые телеграммы: «Наступление противника упорное».
В канцелярии меня встретили с поклонами:
— Радуйтесь, Фея Александровна! Дождались. Несколько часов осталось.
Перед окончанием занятий вбегает рассыльный мальчишка и радостно орет:
— А мосты-то развели! Мосты-то развели!
И сразу со всех сторон радостный вой:
— Ага, ага! Скоро, значит!
— Испугались, черти!
— Заплясали… Посмотрим.
— Белый хлеб скоро будем есть!
Потом они еще что-то кричали. Я уже не могла понять. Потом долго шла домой и все прислушивалась к выстрелам. Посмотрю в небо, а оно — огромное и все в тучах. А снарядов не видно. Только падает мелкий дождь; кажется, промочила ноги. Дома мама встречает испуганная:
— Ну, слава тебе, Господи, пришла. Мы уж думали, не убило ли.
Еще хватило сил ответить ей:
— Ну, что вы, ерунда какая. Меня не убьют.
Ночь протекала медленно, а к утру стало почему-то затихать. Сделалось еще страшнее.
16 октября
Утром мама долго не хотела отпускать на службу.
— Не ходи. Вдруг на Первой линии белые на лошадях разъезжают. Смотри, папа тоже остался.
Но я пошла. На улицах даже как-то странно без стрельбы. И телеграмм нет. Трамваи не ходят. По улице идут и говорят, что положение неопределенное.
В канцелярии встречают жадными вопросами:
— Фея Александровна, нет ли чего нового? Газет не расклеили?
Мало разговаривают сегодня — и не радуются. Ожидают газет — и все притихли. Лелька и Валька даже за работу принялись.
А газет все нет и нет. Уж второй час. Отчего же это? Неужели, неужели?..
Только в два часа влетел мальчишка с газетами. Бросаюсь к нему, успела захватить первая.
Все сразу столпились вокруг меня и торопят. А у меня газета прыгает в руках… Господи, что это такое? «Белые по всем направлениям отступают. Наше наступление развивается успешно».
— Да читайте, читайте!
Голова закружилась. Блестящие глаза, встревоженные лица стали то вспыхивать, то бледнеть. Но из всех сил кричу им:
— Белые везде отступают! Наши их гонят! Читайте сами.
Упала на стол, закрыла глаза. Как кружится все! Голоса слышатся как из тумана. Это Тюрин.
— И из-за чего дерутся, дураки голодные? Послали бы меня, я показал бы, как драться с белыми.
Немного отдышалась. Открыла глаза. Со мной кто-то говорит, а я ничего не понимаю. Вдруг застучали зубы, как в лихорадке. Опять открыла глаза. Красные, зеленые пятна. Потерла рукой лоб, чтобы отогнать, а лоб весь потный. Сразу чего-то испугалась. Никому ничего не сказала и пошла домой.