Собачья радость
Шрифт:
– Какое, к собачьим чертям, «Золото партии», просто я всегда был умным!
Пока шел этот диалог, Шариков, довольный тем, что его оставили в покое, успел налить из графина рюмку водки и выпить. Глаза его пьяно заблестели. Ему было скучно, он лениво смотрел в окно. Вдруг он подскочил и с криками подбежал к окну.
– Сволочь, котяра! Он, паскуда! Тот самый!
– Шариков, прекратите, сядьте, – профессор в сердцах сорвал салфетку и бросил ее на стол.
Шариков нехотя вернулся за стол и демонстративно налил себе водки, залпом выпил рюмку и только после этого сел.
– Не далее, как позавчера, –
Шариков молчал.
– Шариков, скажите мне, пожалуйста, – поддержал доктор, – Сколько времени вы ещё будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикость!
– Да пошел ты …, тихо, но отчетливо буркнул Шариков.
– Не смейте хамить, как быдло подзаборное. Вы не на помойке!
– Ах, простите, господин Виконт, университетов мы не кончали.
Профессор закашлялся, пытаясь скрыть смех.
– Он и до моего кабинета добрался, это что же, замки теперь в комнатах ставить?
– Знаете, Шариков, – отозвался профессор, – Я положительно не видал более наглого существа, чем вы, и, боюсь, вас придется посадить под замок.
Шариков присмирел.
Доктор же немного успокоился и обнаружил склонность к деятельности.
– Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? – осведомился он у Шарикова.
Тот поморгал глазами, ответил: – В цирк пойдем, лучше всего.
– Нет, нет. Только не в цирк – сегодня там Куклачев!
– Тогда сходите в театр, – сказал профессор.
– Лучше в варьете, – вставил Шариков.
– А вам не всё равно, лишь бы буфет в антракте работал? – вставил доктор.
– Ну-с и отлично. Театр так театр. Иван Арнольдович, покорнейше вас прошу, только пива Шарикову не предлагать.
Столовая. Поздняя ночь. Свет погашен. Профессор и доктор при свечах сидят за одним концом стола, напротив друг друга. Между ними на столе рядом с пухлой папкой стоят початая бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный ящик.
– Филипп Филиппович, я вам говорю! – страстно воскликнул доктор и продолжал уже шепотом, – Ведь это – единственный выход.
– И не соблазняйте, даже и не говорите, – и слушать не буду!
– Филипп Филиппович, эх … – горестно воскликнул доктор, – Сколько же нам ещё придется ждать, пока удастся из этого хулигана сделать человека? Мне уже осточертел этот питекантроп. Еще бы! Одни коты чего стоят! Человек с собачьим сердцем.
– О нет, нет, – протяжно ответил Филипп Филиппович, – вы, Иван Арнольдович, делаете крупнейшую ошибку, ради бога не клевещите на пса. Коты – это временно… Это вопрос дисциплины и двух-трех недель. Уверяю вас. Ещё какой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться. Наследственность тут ни при чём или почти ни при чём. Вопрос в том – сможет ли Шариков стать человеком? А именно, появится ли у него совесть. Совесть, или иначе подсознательный самоконтроль, развивается воспитанием и средой.
– Но бывают же бессовестные люди, или люди, потерявшие совесть, – возразил доктор.
– Бывают, но я сейчас не об них. Все они плохо кончают! Понимаете, Шариков, почти мгновенно, по человеческим меркам, получил сознание, а подсознание – нет! Этике и Морали пока негде селиться. Конечно, умному человеку иногда приходится поступать против совести. А Шариков берет от жизни то, что ему хочется, не задумываясь о последствиях. Вот недавно, он спер у меня серебряный портсигар, а когда я его спросил, он мне нагло заявил, что он, мол, проживает в доме не один.
– Вообще-то, это не он, – смущенно проговорил доктор, – Это я взял, хотел, проверить, как на него действует серебро, вот и положил ему в карман пальто.
– Ну и как – действует?
– Нет! Я за ним наблюдал. Вынул, повертел в руках и спрятал обратно. А вечером он вернулся с какой-то крашеной шлюхой и пытался провести ее в гараж. При этом он был настолько пьян, что пытался меня уверить, что это его сестра из Твери. Кричал, что имеет право принимать у себя не только братьев и сестер, но и товарищей. Я, признаюсь, не сдержался, сказал ему, что его товарищи рыщут в Тамбовских лесах. Шариков полез драться, пришлось поставить его на место. И пока шла потасовка, шлюха смылась, прихватив хрустальную пепельницу со столика в прихожей. Я потом проверил карманы пальто Шарикова – портсигара уже не было.
– Ладно, черт с ним, с портсигаром. Не расстраивайтесь, Иван Арнольдович, отрицательный результат эксперимента – тоже результат.
Разлили коньяк по рюмкам. Выпили.
– Иван Арнольдович, как по-вашему, я, кроме гинекологии, понимаю что-либо в анатомии и физиологии? Как ваше мнение?
– Филипп Филиппович, что вы спрашиваете! – с большим чувством ответил доктор и развел руками.
– Ну, хорошо. Без ложной скромности. Я тоже полагаю, что в этом деле я не самый последний человек в Москве. Так что можете мне поверить, можете ни у кого больше и не спрашивать. Так и сошлитесь на меня, скажите, Преображенский сказал. Так вот, как профессор и православный атеист, я смело могу утверждать, что и святая вода на него тоже не подействует.
– Послушайте, Филипп Филиппович, я уже не хочу никакой Нобелевской премии. Далась вам эта генетическая память. Давайте вернем ему собачий образ! Вы ведь говорили, что при определенных обстоятельствах, он может обратно перекинуться в собаку, ну, при сильных повреждениях и подавленном человеческом мозге.
– Как это вы себе представляете – отделать Шарикова бензопилой, предварительно накормив мухоморами?
– Не знаю, я облазил весь Интернет – мухоморов в продаже нет. Есть только Голландские галлюциногенные грибочки – они не подойдут?
– Думаю, что нет.
Профессор вновь разлил коньяк и закурил новую сигару.
– Ели рассуждать теоретически, я повторяю, чисто теоретически – начал задумчиво профессор, – То вместо мухоморов можно использовать ударную дозу коктейля фенобарбитала с перидолом. А что касается иммунной системы человека, то можно воспользоваться помощью вирусов, например – Гепатита А.
– Лучше – Гепатита Ц, чтоб наверняка!
– Ну-ну, не будьте таким кровожадным!
Вновь разлили коньяк, но выпить не успели. Хлопнула входная дверь, и послышался голос Шарикова. Полиграф Полиграфович пьяно, во весь голос, пел, – Не признаете вы моё родство, а я ваш брат – я человек! Я рос в трущобах городских ….