Соблазн в жемчугах

Хантер Мэдлин

Сондерс покраснел.

– Не помню. Память стала не та, милорд.

Хоксуэлл пошел по тропинке к тому месту, где находилась Верити. Она опять наклонилась, потом разогнулась и бросила в стоящее рядом ведро какое-то растение.

– Вы решили восстановить эту часть сада? – спросил он, разглядывая цветы среди некошеной травы.

– Пожалуй. – Она вернулась к своей работе.

– Сондерс сказал, что вы не разрешили ему скосить цветы, которые мы помяли прошлой ночью.

– Прошу вас не думать, что мною руководила сентиментальность.

–

А я и не думаю.

– Нет смысла убивать растения. Слуги и так знают, что произошло. Миссис Брэдли была весьма озабочена моим здоровьем, когда я утром спустилась вниз. Она все время спрашивала, как я себя чувствую и не надо ли мне чего-либо. – Она вырвала еще один сорняк. – Они все были здесь – кто внизу, кто наверху. У вас было достаточно свидетелей, как вы и хотели.

– Я уверен, что они ничего не видели и не слышали, Верити. Они просто предполагают. Ведь прошло два года, не так ли?

– Не сомневаюсь, что им не понравилось, что я заставила вас так долго вести образ жизни монаха. Где им было знать здесь, в Суррее, что вы не страдали от воздержания все это время. Они не читают лондонских скандальных листков и ничего не знают о ваших многочисленных любовницах.

У него чуть было не вырвалось, что любовница – это не то же самое, что жена, но здравый смысл взял верх, и он промолчал.

– Что еще вы сказали садовнику? Он уверял меня, что не может вспомнить, но, насколько я понял, он просто решил быть тактичным.

Она сняла одну перчатку и, достав носовой платок, стала им стирать капельки пота с лица и шеи.

– Я сказала, что свидетельства ночи были настолько очевидными, что, возможно, стоит поставить на клумбу табличку и покончить с этим. А на табличке написать: «Здесь лежала леди Хоксуэлл, когда лорд поимел ее в первый раз».

Он не понял, сердится она или издевается.

– А что вы ответили, когда миссис Брэдли справилась о вашем здоровье, Верити?

– Я сказала ей, что испытывала трудность при ходьбе сегодня утром, но потом все прошло.

– Вы действительно все это говорили? – Он был в ужасе. Не может быть!

Она бросила в ведро очередной сорняк, и в ее глазах промелькнула насмешка.

– Люди, с которыми мне приходилось общаться в детстве и юности, могли иногда выражаться и более непристойно. Нет, на самом деле я так не говорила.

Она по крайней мере не слишком сердится, раз может отпускать такие шуточки.

Верити больше ничего не сказала и продолжила полоть. Возможно, подумал он, надо извиниться.

– У меня не было намерения причинять вам боль, Верити. Если это случилось…

– Я совершенно точно знаю, каковы были ваши намерения, милорд. И хорошие, и плохие.

И чем меньше говорить об этом, тем лучше, понял он и не стал оправдываться.

– Что касается боли, меня о ней предупреждали. Я уже могу ходить. Благодарю вас за заботу.

Она выдернула с корнем еще один сорняк,

стряхнула с него землю и бросила в ведро.

– Что вы собираетесь посадить в этой части сада? – спросил он.

– Луковичные растения. Я посажу их осенью, чтобы они взошли весной.

– Это может сделать садовник.

– Он слишком стар, а эта работа не из легких.

– К осени мы наймем ему молодых помощников.

– Я хочу делать это сама. Хорошо иметь перед собой цель.

Он снял сюртук и бросил его на землю. Этот жест привел ее в недоумение, но больше – в смятение. Он сделал то же самое вчера ночью, перед тем как овладеть ею.

– Леди Хоксуэлл не пристало быть такой осторожной. Ее муж не собирается снова поиметь ее в саду на земле. – Он засучил рукава. – Вы хотите все это выдернуть? И это деревце тоже?

– Да, все это должно быть уничтожено. Мы должны начать с самого начала.

Он нагнулся рядом с нею, ухватился за тонкий стволик и с силой дернул.

Глава 13

Целых три дня соседи выдерживали паузу. На четвертый начались визиты. Кареты подъезжали и отъезжали в течение всего дня. Леди изучали Верити, а джентльмены снисходительно улыбались. Глаза у всех светились гораздо большим любопытством, чем осмеливались выразить рты.

Верити научилась вставать рано, чтобы поработать в саду. Потом она мылась и одевалась для приема визитеров. Иногда просматривала свой архив газетных вырезок, а также писала письма Одрианне в Эссекс и своим дорогим подругам в «Редчайшие цветы».

Ей тоже приходила почта, Дафна сообщала, что Кэтрин благополучно до нее добралась и все еще живет у них. В другом письме она описала, как к ним приезжали люди из четырех богатых особняков в Мейфэре, чтобы заключить контракт на поставку цветов и комнатных растений. Одрианна написала, что приедет в Лондон, как только Верити решит побывать там.

С севера не пришло ни одного письма, и Одрианна тоже ничего не переслала. Верити надеялась, что викарий даст ей знать, что получил ее письмо и прочитал его Кэти. Она также написала мистеру Тревису, надеясь узнать, как идут дела на металлургическом заводе, но управляющий молчал. Ей оставалось лишь предположить, что ее письма не доходили до адресатов.

Отчаявшись, она написала мистеру Торнапплу, чтобы тот сообщил ей что-нибудь о мистере Тревисе и заводе и о ком-либо из ее старых друзей. Она надеялась узнать что-нибудь о Майкле Боумане – работал ли он все еще на заводе или его арестовали и судили.

Ответ мистера Торнаппла пришел на шестой день. Его письмо немного успокоило ее, но вместе с тем привело в уныние. Уверив ее, что мистер Тревис все еще выполняет свои обязанности, он напомнил, что детали работы предприятия теперь касаются только ее мужа, вежливо, но твердо посоветовав, что лучше бы она занялась домашним хозяйством.