Соблазнение строптивой
Шрифт:
– Мне тоже, папа, – тихо сказала она. В следующее мгновение она высоко подняла свечу, отгоняя темноту, и вышла из пещеры.
Бренч выскочил из-за кустов черемухи, служивших ему укрытием, неуклюже двигаясь из-за хромоты. Перебегая от дерева к дереву, он добрался до вершины холма. На самом верху лежал большой камень. Бренч залег за ним и выглянул посмотреть, что происходит внизу. На видневшиеся вдалеке постройки шахты падали лучи, которые отбрасывало спешащее за горизонт солнце. Уже через полчаса начнет темнеть. Тогда можно начинать штурм.
Взгляд
Мысль, что он может потерять любимую, перемалывала его внутренности подобно тому, как на толчейной фабрике в Онтарио железными молотами размельчают руду. В памяти всплыли слова Рембрандта, что пинкертоны – всего лишь люди, выполняющие свою работу. Макколи не был целиком и полностью с этим согласен. Бренч слишком хорошо помнил, с каким воодушевлением пинкертоны тащили его брата Патрика прочь из дома за несколько дней до того, как его повесили, в тот самый день, когда сам он покинул Пенсильванию.
Однако он не мог не согласиться со стариком: следует показать пинкертонам, что они ошибаются, а не сидеть сложа руки и позволять ненависти пожирать себя изнутри. С деньгами и дипломом юриста у него будет возможность действовать конструктивно, пытаясь помочь шахтерам и профсоюзным организациям. Единственное, что ему еще понадобится, – это чтобы Дженна была рядом.
Последнее соображение как-то незаметно проскользнуло в его мысли. Впрочем, зачем теперь отрицать свои чувства? То, что Дженна может не пережить этого испытания, заставило Бренча посмотреть правде в глаза. Уже не имело значения то, что она работает на Пинкертона. Если удастся вытащить ее из этой передряги живой, он приложит все силы, чтобы пробить стену, которой она отгородила свое сердце, и научит ее не бояться любить.
Трель козодоя заставила Бренча поднять голову. Наверное, Сэл Треноуэт что-то обнаружил. Макколи сполз с камня и стал пробираться на звук. Своего зятя он нашел в зарослях кустарника возле дороги. Не было сказано ни слова. Сэл просто махнул головой в направлении противоположного края зарослей. Когда Бренч посмотрел туда, то увидел Джейка Лонгена, лежащего лицом вниз в луже крови. Даже не проверяя пульс, Макколи понял, что Лонген мертв. Из раны уже давно перестала течь кровь, и над телом гудел рой мух.
– Он начинает вонять – убит, наверное, много часов назад, – прошептал Сэл. – Давай выбираться отсюда.
Бренч кивнул. Они двинулись против ветра и нашли Мигеля, притаившегося за сломанной вагонеткой.
– Все тихо, мой друг, – сказал испанец, когда Бренч и Сэл присоединились к нему в укрытии.
– Однако они там, – отозвался Макколи. – Это гнедой Дженны стоит привязанным возле конторы.
Сэл выглянул из-за ржавой металлической тележки, чтобы взглянуть на хижину.
– Ты узнаешь вторую лошадь?
– Не уверен. Может, Джейка? Однако за всем этим стоит Хендрикс. Он догадался, что мы готовим на него облаву и, видимо, решил первым нанести удар, – Бренч прокрутил
Мигель бросил взгляд на солнце. Оно было похожим на апельсин, наколотый на зубья пилы.
– Скоро стемнеет. Тогда мы сможем подобраться ближе.
Бренч не был уверен, что сможет ждать так долго. Дженна пробыла в хижине целый день, ожидая, что он придет на помощь. Хендрикс мог решить, что он не намерен являться. Этот ублюдок, потеряв терпение, мог застрелить и Дженну, и Рембрандта. Бренч понимал, что маршал не собирался никого выпускать из хижины живым.
Нервы Макколи были натянуты, как полоска мокрой сыромятной кожи, сохнущая под полуденным солнцем. Мышцы налились, готовые к действию. Бренч немного попятился, сел, скрестив согнутые ноги, и достал самокрутку, пытаясь вернуть контроль над телом и разумом. Такая ситуация ничем не отличается от дуэли со стрелком посреди пыльной улицы. Спокойствие и терпение – вот что требуется в подобных случаях. К сожалению, Бренч еще никогда так не боялся за исход поединка. На этот раз на карту было поставлено гораздо больше, чем его собственная жизнь.
Сколько времени она уже бродит в этой проклятой холодной тьме? Казалось, вечность.
Свечи должно было хватить на три часа, но треть ее оплавилась еще в пещере. Оставался маленький огрызок. Ах, если бы она считала боковые ответвления, попадавшиеся ей по пути, считала шаги – что-нибудь, по чему можно было бы определить, сколько еще осталось до выхода! Теперь он наверняка недалеко. Она уже прошла два ответвления и резкий поворот, который Рембрандт назвал «перевернутым домом».
Тусклый свет сальной свечи разливался всего футов на двенадцать. Дженна двигалась медленно, впиваясь глазами в неровную, изрытую поверхность стен и пола, выискивая тонкохвостых грызунов, к которым питала сильное отвращение.
Вода капала на голову с поддерживаемого балками потолка. Она сбегала по стенам и собиралась в грязные лужи на неровном полу. Сам воздух был влажным, плотным и безжизненным. Вода, земля, дерево, камень – запахи природы. Дженна ощущала их с каждым тяжело дававшимся вдохом. Воздуха, казалось, все время не хватало. Легкие всякий раз требовали больше. Дженну озаботило то, что огонь свечи отнимает у нее столько кислорода. Однако мысль остаться в темноте пугала ее.
Она споткнулась и упала на колено. Камни врезались в плоть. Брюки напитались влагой. Дженна оперлась предплечьем о стену, свободной рукой уперлась в ногу и встала. Задыхаясь, как она уверила себя, от недостатка кислорода, молодая женщина прижалась к стене, безвольно опустив руки.
Ощущение жара предупредило об опасности прежде, чем Дженна увидела, что держит свечу фитилем вниз, так что пламя лизало руку. Осознание этого вызвало чувство боли. Она вскрикнула и отдернула руку. Локоть врезался в стену, и по руке потекла немеющая боль. Подсвечник выпал из руки и шлепнулся в мелкую лужу на полу.