Соблазнить негодяя
Шрифт:
— Всего час.
Мерси просияла.
— Это ровно на час дольше, чем я могла надеяться. Я принесла покрывало, оно там, на скамейке. Идем, посидим, поболтаем. Я хочу знать все, что делал Джон в эти дни.
Если сможет, она не станет больше расспрашивать о его отце. Но, видит Бог, ей хотелось этого отчаянно.
Сидя на лошади на небольшом, поросшем деревьями холме, Стивен наблюдал за тем, как Мерси возится с его сыном. Она выглядела такой счастливой, такой взбудораженной, полной жизни. Ему даже показалось, что ветер принес ее
Проходившие мимо люди останавливались, улыбались, радовались вместе с ней.
Как непохожа она была на Чудо!
Чудо приехала к нему накануне вечером, и Джон заходился криком каждый раз, когда она пыталась взять его на руки. Она вскоре отказалась от этой идеи. Стивен не винил ее. Мальчику нужно время, чтобы привыкнуть к ней.
Стивен старался не сравнивать ее с Мерси, но он не мог себе представить, чтобы жена сдалась так легко. Она стала бы что-то ворковать ему на ушко, заигрывать с ним, и в конце концов успокоила бы его. Сколько бы времени на это ни ушло.
Когда Жанетт наконец унесла Джона, Стивен и Чудо пошли к столу. Это было ужасно! Он попросил ее рассказать о времени, проведенном на востоке, но не признался, что сам ничего не помнит. Просто сказал, что хочет знать, чем она занималась, когда он покинул госпиталь и вернулся на передовую.
Однако ее рассказ состоял из одних жалоб. В госпитале нужно было скрести полы, шить рубашки для раненых взамен окровавленных, сматывать бинты. Жилые помещения были переполнены, и женщины спали по десять человек в комнате. Кормили плохо. Приходилось обходиться практически без удобств. Это было страшно.
Мерси никогда не жаловалась на лишения. Ее больше волновало то, что неудобства испытывали раненые, и она всегда чувствовала вину из-за того, что не могла полностью избавить их от страданий. Ей до сих пор снились люди, которых она, как ей казалось, не смогла спасти.
Кто теперь обнимает ее, когда ей снятся кошмары? Возможно, Лео. Художник был предан матери Стивена, но сердце имел мягкое и отзывчивое. Конечно, он услышал бы ее крики и не оставил бы Мерси один на один с ночными демонами.
Не то, что ее мерзавец муж. Как он ни оправдывал свой гнев, чувство вины глодало его ежеминутно.
Стивен вообще-то не собирался разрешать ей видеться с Джоном, и крайне неохотно, но он все же признал, что Жанетт привез в Лондон для часовой прогулки в парке (хотя были парки и намного ближе к дому) с одной-единственной целью: он хотел увидеть Мерси, пусть даже издали. Он догадывался, что, если сообщить матери, вечно сующей нос в его дела, о том, что Джона привезут в Лондон, она не преминет передать эту новость Мерси. Черт возьми, ему непременно нужно было увидеть ее улыбку, чтобы отделаться от мучительных воспоминаний о расставании! Он, ненавидевший себя за то, что лишился части воспоминаний, теперь хотел забыть тот миг, когда она ушла из его жизни с таким достоинством, таким самообладанием. Боже правый, и королева не выглядела бы более величаво, чем она в ту минуту.
Однако
Рванув поводья, Стивен развернул лошадь и поскакал прочь. Он увидел достаточно, вернее, слишком много. Проклятая гордыня не дала ему поехать в другую сторону, к Мерси, поздороваться с ней, поговорить с ней. Он желал наказать ее, а сегодняшним жалким фарсом добился лишь того, что наказал себя.
Чертов Лео, похоже, тоже вознамерился наказать его. Вернувшись домой, Стивен обнаружил на своем письменном столе небольшой пакет. Внутри оказался портретик Мерси…
И, будь оно все проклято, на портрете она выглядела как женщина, у которой разбито сердце. Кончиками пальцем он прикоснулся к ее лицу, нарисованному маслом, вспомнил, как касался ее теплой кожи.
К сожалению, он перестал понимать, кого винить в том, что жизнь его превратилась в кошмар. Чудо, потому что она последовала за ним на восток и забеременела от него? Мерси, потому что она выдавала себя за мать Джона? Себя, потому что ее обман так ранил его сердце?
— Вернулся мой человек из Парижа, — сказал Айнсли. — Никаких результатов. Он не смог выяснить, был ребенок украден или брошен. Вероятно, Чудо и Мерси жили очень замкнуто.
Стивен стоял у окна библиотеки. В последнее время он только то и делал, что смотрел в окно, как будто ждал, что мимо в любой миг может пройти Мерси. Каждый день был для него безрадостным. Все ему опротивело.
Снова приходила Чудо, но про Джона она даже не вспомнила. Она говорила о моде, о предстоящем сезоне и о балах, на которые они будут ходить. Еще о театре. О них будет говорить весь город, заверила она его.
Ах да, он снова станет героем сплетен и домыслов. И почему она так жаждала того, что ему было противно?
Стивен достал портрет Мерси из кармана, где тот теперь находился постоянно. Он вспомнил о том, как они обедали вместе, вспомнил оживленные разговоры и минуты покоя. Как просыпался по утрам, держа ее в объятиях, и как они предавались страсти. Всегда безудержной. Всегда по-разному. Она ласкала его тело, проникала в душу, пленяла сердце. Когда он был с ней, ему начинало казаться, что прошлое уже не имеет значения.
— Впрочем, кое в чем мне все же повезло, — добавил Айнсли.
Стивен попытался сделать вид, что ему интересен рассказ брата, но его снова захватили воспоминания о Мерси. Как она, бывало, смотрела на него, чуть склонив набок голову; многообещающие огоньки в глазах цвета виски, которые говорили о том, что за обличьем леди скрывается похотливая самка. Невинная и страстная. Сладкая и терпкая. Скромная и вызывающая.
Чудо не уступала ему в искусстве обольщения, но он даже не поцеловал ее ни разу с тех пор, как она снова появилась в его жизни. Он помнил времена, когда не мог оторваться от нее. Сейчас никакого желания жить вместе с этой женщиной он не испытывал, даже если она — мать Джона.