Соблазны бытия

Винченци Пенни

– Спасибо, ничего не надо. Я просто лягу и постараюсь уснуть.

– Так не хочется отменять заказ на столик. Может, головная боль пройдет и мы…

– Сомневаюсь. Почему бы тебе не поехать с девочками, отметить их взросление? Ты ведь так этому рад.

Барти не ожидала его ответа, но ошиблась. Чарли торжествующе улыбнулся ей и сказал:

– А знаешь, совсем неплохая идея. Девочки, как вы насчет того, чтобы показать ваши новые прически в «Четырех сезонах»?

– Классно! – хором ответили они.

* * *

Вот так он и управлялся с деньгами, если глагол

«управляться» был здесь уместен. Деньги принадлежали Барти. Казалось, Чарли будет ставить себя в подчиненное положение, на каждом шагу спрашивать и постоянно благодарить… но ничего подобного не происходило. Он просто тратил: на что хотел и когда хотел. Новые костюмы, новая машина, что-то для дома, одежда для Кэти… Естественно, все это преподносилось так, будто делалось ради Барти… «Дорогая, я подумал, ты будешь в восторге. Помнишь, сколько раз ты мне говорила, что устала от „студебеккера“? Тебе хотелось что-то более впечатляющее… Дорогая, ты убеждала меня изменить мой гардероб… Любимая, Кэти понадобилась новая одежда для школьной лыжной прогулки. Дженна прекрасно экипирована. Я знал, тебе не захочется, чтобы Кэти чувствовала себя бедной родственницей».

Умный прием, ничего не скажешь. Ну кто станет возражать против новой одежды для девчонки, когда у ее сводной сестры шкафы ломятся от тряпок?

Их первая ссора по поводу денег была отвратительной, съевшей два дня медового месяца. Барти предъявила чековую книжку, где почти не осталось чистых чеков, и задала, как ей казалось, вполне уместный вопрос: зачем ему понадобилось выписывать столько чеков, не посоветовавшись с ней? Поначалу Чарли занял оборонительную позицию, сказав, что не ожидал допроса. Насколько помнится, не он, а Барти предложила ему открыть совместный счет ради удобства повседневных платежей. Вряд ли она думала, что он будет отчитываться за каждый выписанный чек. Совместный счет как раз и должен был освободить Барти от финансовой рутины.

Барти несколько смутилась, но продолжала допытываться, почему чеков так много и почему все они выписаны за столь короткий срок. Больше всего ее настораживали чистые корешки. Кому предназначались эти деньги и какие суммы? Она должна знать, поскольку привыкла регулярно проверять свои счета.

В этот момент Чарли потерял самообладание и сорвался на нее. Барти не верила своим глазам: куда девался тот добрый, мягкий человек? Он кричал, спрашивал, не подозревает ли она его в краже своих денег. Далее последовали заявления, что он не сможет жить с ней на таких условиях, когда нужно отчитываться за каждый потраченный доллар. Чарли это оскорбляло, унижало и ставило в положение мальчишки-подростка.

Этот всплеск по-настоящему шокировал Барти. Она пожалела о затеянном разговоре и стала извиняться. Ссора погасла, но Чарли оставался холоден и продолжал дуться на нее. Барти вновь прокрутила в мозгу их разговор, так и не находя оправдания бурной реакции Чарли. Взрослые люди всегда должны объяснять, куда и на что они тратят деньги, иначе деньги будут утекать сквозь пальцы. Барти вспомнилось предостережение Селии. Хаос в финансовых вопросах недопустим. Она стала думать о том, каким образом внести порядок в эту сферу их отношений. Возможно, ей просто нужно выделить Чарли определенную сумму.

Барти едва заикнулась об этом, как последовали новые упреки в скупости, в отсутствии щедрости, причем не только материальной, но и духовной.

– Я и подумать не мог, что услышу от тебя такое, – сказал Чарли, прежде чем уйти из ее комнаты. – Я поверил твоим словам. Ты меня убеждала, что таких сцен у нас никогда не будет, что деньги у тебя не стоят на первом месте…

Сожаление Барти сменилось злостью. Неизвестно, сколько бы она злилась, если бы через несколько часов Чарли снова не пришел к ней. Судя по его лицу, он плакал. Чарли попросил прощения и сказал, что должен ей кое-что рассказать.

Оказалось, у него были ужасные долги, которые он безуспешно пытался погасить.

– Тогда почему ты молчал? Почему не сказал мне сразу? Я бы тебе помогла их заплатить, взяла бы для тебя заем или сделала то, что ты хочешь. Ты же знаешь, я действительно не трясусь над деньгами. Единственно, что меня угнетает… Я ведь почувствовала твой обман.

– Да, теперь я понимаю. Нужно было тебе сказать. Но мое финансовое положение не шло ни в какое сравнение с твоим. Представь, как тяжело мне было бы говорить о подобных вещах. То я говорю тебе о своей любви и предлагаю выйти за меня замуж, а через несколько минут вдруг завожу разговор о деньгах, и ты узнаешь, что мне нужна весьма крупная сумма. Наверное, лучше было бы так… Прости, я очень виноват перед тобой. Прости, дорогая.

Как всегда, он излагал мысли в ее ключе, показывая почти сверхъестественное понимание ее чувств. Барти охватило раскаяние. Она обняла Чарли, стала извиняться за свои слова и просить, чтобы впредь он ничего от нее не таил. Он обещал.

Долгов у Чарли было на несколько тысяч долларов. Он предложил Барти вернуть эти деньги; не сразу, конечно, а постепенно. Она не согласилась, сказав, что это глупо и она счастлива ему помочь. После этого какие-либо попытки разделить их финансы показались бы неуместными и оскорбительными.

У Чарли оставалась чековая книжка их совместного счета, и хотя своих долгов он больше не оплачивал, экономнее в тратах не стал.

Невзирая на слова о прощении, Чарли так и не простил Барти тот «допрос с пристрастием». Он брал реванш, обильно тратя деньги не на себя, а на девочек. Он намеренно водил Дженну и Кэти в места, которые не нравились Барти: в дорогие рестораны, на фильмы для взрослых. Это он надоумил их изменить внешность, чтобы обманывать билетеров. Чарли великодушно разрешал им не делать домашних заданий и не заниматься музыкой, покупал им украшения и одежду не по возрасту. Словом, покупал их внимание.

И это было ужасно. Барти потратила столько сил, внушая Дженне, что той не удастся беспечно катить по жизни на незаработанных деньгах. Дочь привыкла к этой мысли, и теперь Чарли безжалостно ломал достигнутое за восемь (если не десять) лет воспитания.

Но больше всего Барти тревожила податливость Дженны соблазнам жизни. Глупо, конечно, было ждать от двенадцатилетней девчонки фраз вроде: «Нет, Чарли, я не пойду в кино. Мне нужно делать уроки». Крохотная часть души Барти надеялась на такой ответ. А тем временем она теряла Дженну, чувствуя, как дочь неотвратимо отдаляется от нее.