Соблазны французского двора
Шрифт:
Нет. Это перст судьбы. Нельзя останавливать дилижанс, наоборот – надо молиться, чтобы он мчался как можно быстрее. Слишком многое благоприятствует ее неожиданному путешествию: и это платье, так вовремя попавшееся на глаза, и доброжелательность хозяина конторы… да все, все, начиная с бессонницы, с утренней прогулки по каштану!
Жаль только, что у Марии с собою ни су! А надо платить за придорожные гостиницы и что-то есть… Ладно, сейчас у нее тошнота подкатывает к горлу при одной только мысли о еде, но ведь ехать почти три дня! И добираться от Берна до Туна, и еще зайти в трактир Эрлаха,
Не крест же продать?! Мария украдкой потрогала сквозь монашеский чепец мочки ушей. Слава те господи, у нее в ушах серьги. Франков сто за них дадут… Дали бы, наверное, раза в три больше, но надо трезво смотреть на вещи: у кого найдутся такие деньги на каком-нибудь постоялом дворе, в спешке?
Остановка часа через три, никак не раньше. Хорошо, что все пассажиры так подавлены ужасным событием на станции, что сидят молча, не донимают друг друга расспросами и разговорами. Есть время собраться с мыслями.
О многом надо подумать, и прежде всего о главном: кто, кто еще, кроме нее и Корфа, знал, откуда и когда отправится секретный курьер?
Бело-розовая фигура, приникшая к окну, возникла в памяти, и Мария невольно прижала руки к сердцу.
Николь! Курьера предала Николь!
Ровно через три дня пути, в два часа пополудни, дилижанс остановился на окраине Берна, конечной точке своего маршрута. Торопливо распрощавшись с попутчиками, Мария выскочила из кареты, спиной ощущая неприязненные взоры. Никогда в жизни она не чувствовала такого общего недоброжелательства к себе, словно бы то, что она невольно заняла место убитого пассажира, наложило на нее некий позорный отпечаток. Мрачная старуха так и не проронила ни слова за всю дорогу, отворачиваясь от Марии, как от зачумленной! Самым доброжелательным оказался толстяк с книгами, который вез их в дар публичной библиотеке Берна, своего родного города. Этот книгочей безмерно тронул сердце Марии, и перед тем, как покинуть дилижанс, она с горячим чувством стиснула его пухлую, широкую руку.
Доброжелатель Марии поведал, что трактир Эрлаха находится на горной дороге, ровно на полпути от Берна до Тунского озера, а езды до Туна – не более четырех часов. В расчеты Марии не входило прийти в трактир засветло; вдобавок вынести еще хотя бы два часа тряски в карете казалось ей непереносимым, а потому она пошла пешком, еле передвигая ноги.
– Вы паломница, сестра? – неприязненно спросил Эрлах, провожая Марию в отведенную ей комнату. Лицом он был бы недурен, но напыщенный и надменный вид его производил самое неприятное впечатление. Мария удивилась было, а потом сообразила, что католическая церковь в ее лице встретилась здесь с протестантизмом Эрлаха, и, мягко улыбнувшись, кивнула.
Она щедро заплатила вперед, и религиозный фанатизм Эрлаха несколько поугас. Проведя Марию в чистую и светлую комнату под номером семь, хозяин принялся рассказывать о порядках, заведенных в его доме. Мария спросила ужин и побольше горячей воды и с наслаждением занялась своим туалетом. За несколько франков ей удалось уговорить Анни (так звали девушку-горничную) вычистить к утру ее платье, выстирать и высушить
После сытной трапезы Марию разморило. Твердо помня, что спать нельзя, что нужно непременно проследить за Эрлахом и выяснить, безопасен ли трактир или в нем происходит нечто подозрительное, она прилегла на пышной постели, не разбирая ее и не раздеваясь, – и заснула, кажется, еще прежде, чем опустила голову на подушку.
Ее разбудил лунный свет, бивший прямо в лицо. Всполошенно села, озираясь.
Тишина. Нигде не звука. Все спокойно в трактире, все спит кругом.
Подошла к окну. Серебряная луна высоко поднялась над долиною. У Марии захватило дух – такая красота и тишина царили кругом. Ничего подобного ей, жительнице равнинных приречных лесов, никогда в жизни не приходилось зреть! И тут до ее слуха донесся стук копыт по каменистой тропе, а затем в ворота въехал всадник.
– У, дура, светит, как ошалелая! – раздался голос Эрлаха, и он сам, погрозив кулаком луне, вышел принять повод у гостя.
Мария не сдержала легкой усмешки, но следующие слова хозяина, произнесенные почти шепотом, но отчетливо слышимые в хрустальной тишине, заставили затаить дыхание:
– Восьмого номера так никто и не спросил.
Сердце Марии приостановилось: Эрлах говорил по-английски!
– Да, незадача!.. – произнес на том же языке всадник, спешиваясь. – Не пойму, зачем было убивать курьера на станции? Он должен был вывести нас в Туне на русского связного, а теперь ломай себе голову: кто, где и с кем должен встретиться. Знаешь ли, плохо нам станется, ежели на этот раз провороним их связного. Не миновать нам тогда отправиться в гости к твоим бывшим постояльцам!
– Куда это? – удивился Эрлах, и вновь прибывший злобно огрызнулся:
– Куда? В пучины Рейнбаха! [105] С камнем на шее!
Мария зябко поежилась.
Ай да Корф! Ай да провидец!
Всадник что-то неразборчиво проговорил, а трактирщик пренебрежительно махнул рукой:
– Да так, одна монашка-паломница…
Мария впервые в жизни порадовалась, что о ней отозвались пренебрежительно. Не хотела бы она привлечь к себе внимание «добропорядочного» Эрлаха!
105
Знаменитый швейцарский водопад.
Вновь прибывший насторожился:
– Монашка? Не может быть!
Мария невольно отпрянула от окна в тень.
Приехавший схватил Эрлаха за грудки:
– Какая она? Высокая, молодая, в синем платье и с серебряным крестом на груди?!
– Ты что, спятил, Джордж? – досадливо прошептал Эрлах. – Что тебе проку в этой сухореброй невесте Христовой?!
Мария безотчетно провела пальцами по боку. Ничего себе, сухоребрая!
– Спокойно, Майкл! – усмехнулся тот, кого назвали Джорджем. – Удача на нашей стороне! Я был уверен, что русские не могли не иметь запасного варианта – Корф слишком умен и хитер! Неистовый человек.