Собор без крестов - 2

Шитов Владимир Кузьмич

Вокально-инструментальный ансамбль был приглашен из Новороссийска, так как репертуар геленджикских музы­кантов в основном состоял из произведений греческих ком­позиторов и греческих народных мелодий, к которым Лес­ник был абсолютно равнодушен. Он любил напевные рус­ские песни, ну и конечно, прежде всего, — блатные.

Два дня гуляли гости и родственники Лесника у него дома на семейном празднике. Огромное количество тостов было произнесено присутствующими в честь именинника, выпито море спиртного. Ему было сделано столько добрых пожеланий, что если бы они все осуществились, то он стал бы бессмертным.

Однако, Леснику было грустно на своем юбилее. Пе­решагнув свой семидесятилетний рубеж, он уже не был уве­рен, что доживет до следующей «круглой» даты. Разумеет­ся, такие невеселые мысли не были эффективным допин­гом для радостного вдохновения.

Радовало его только, что он в свои годы не одинок, на ходится в окружении родственников, друзей, близких. Вот напротив него сидит с сыном друг детства Валет. Незамет­но наблюдая за ним со стороны, Лесник обратил внимание, что тот веселится как-то через силу, скованно и выглядит подавленным.

«Интересно, чем это Валет на моих именинах недоволен?» — подумал Лесник, но поскольку никто из гостей из-за стола не поднимался, то счел и для себя неприличным подходить к загрустившему другу, чтобы выяснять причи­ну такого состояния его души. Однако решил при первом же удобном случае поговорить с ним и во всем разобраться.

Вечером, когда родственники и гости устали от гулян­ки и вспомнили, что каждый живой организм по ночам нуждается в отдыхе, Лесник подошел к Валету и поинтере­совался у него:

— Тезка, как ты смотришь на то, чтобы перед сном про­гуляться к морю?

— Возражений не имею.

Они прошли по аллее к пляжу, уселись отдохнуть на скамейке около памятника Лермонтову.

— Виктор, я сегодня днем заметил, что ты все время какой-то сумрачный. Давай, рассказывай, что тебя мучает, — без вступления потребовал Лесник.

— С чего ты взял? — попытался возразить Валет, изо­бражая крайнее удивление.

— Кому ты шарики вправляешь? Да я тебя знаю, как об­лупленного, поэтому дурака не валяй и немедленно колись.

Закурив сигарету и не спеша пряча зажигалку в карман, Валет произнес:

— Не хочется втягивать тебя в решение наших проблем.

— Я ж тебе не чужой, — напомнил ему Лесник.

— Потому и не хочу выбивать тебя из налаженного рит­ма жизни. Тем более в твоем преклонном возрасте, — по­шутил Валет.

— Знаешь что, кончай ломаться и переходи ближе к делу, — уже начиная злиться от нетерпения, стоял на своем Лесник.

— Считай, что уговорил, — вздохнул Валет, прикиды­вая, с чего начать свое повествование. — Значит так, ты моего сына Сергея знаешь хорошо.

— Парень молоток, неплохо крутится для своих лет, зашибает приличные бабки. Если мне память не изменяет, кажется, я тоже причастен к его теперешнему успеху.

— Вот его бабки как раз и испортили ему всю малину.

— Не понял юмора. Бабки не могут никакой малины испортить.

— А тут и понимать нечего. Ты слышал, что в нашей стране стал процветать рэкет?

— Не в тундре живу. Говори дальше.

— Так вот, одна бригада шустряков села сыну на хвост, потребовала с него дань в пятьдесят процентов от выручки.

— У нее приличный аппетит! Ну и как вы среагировали на такой запрос?

— В первый раз с моей помощью Сергей откупился от бригадира импортной тачкой. С этим свояком мы смогли найти общий язык. Но его, кажется, за мокряка, менты от­правили к хозяину. Вот тут на сына начались новые попол­зновения другого бригадира.

— Вам удалось дать ему обрат?

— Удалось, но его сын провернул без меня. Я о нем даже не знал.

— Что-то ты темнишь. Как у него это получилось?

— Нанял киллера, чтобы тот замочил бригадира, а сам уехал на Запад отдыхать, чтобы отвести от себя всякие по­дозрения в соучастии с убийцей.

— Что получилось из его затеи?

— Киллер замочил бригадира вчистую. Но заступив­ший на место убитого вожак еще борзее того оказался, совсем сыну от него житья не стало.

— Какая у него кликуха? Может быть, я его знаю?

— Лука! Откуда тебе его знать? Он из молодых, зубас­тых, которые на наш воровской закон кладут хрен с прибо­ром. Я ходил к нему толковать, хотел полюбовно догово­риться с ним о сыне, но он не дался мне гладиться, оттянул меня, как какого-то фраера, и прогнал под зад.

— И ты не выступил?

— В моем возрасте писать против ветра, себя не ува­жать. Я же видел, что если скажу ему что-нибудь против шерсти, то его гаврики так поговорят ногами с моими бо­ками, что потом самому жить не захочется.

— Неужели ты так сдрейфил перед ним, что перед ухо­дом даже дверью не хлопнул?

— Дверью-то я хлопнул, но потом уже, когда понял, ч- то разговор у нас с ним не получился. Я ему сказал, что если он меня не уважит, то пожалуюсь на него своим корешам. А что мне осталось делать? —заранее оправдываясь перед Лесником, что, не заручившись его согласием, посмел уг­рожать Луке своими связями.

Молча согласившись с объяснением Валета, приняв его для себя достаточным, Лесник спросил: