Собор Святой Марии
Шрифт:
Жоан колебался. Они стояли в окружении строительных лесов, под ключевым камнем третьего свода центрального нефа, откуда выходили нервюры.
— Помнишь? — спросил его Арнау, показывая на ключевой камень.
Жоан поднял глаза и кивнул. Они были еще детьми, когда наблюдали, как поднимали первый. Арнау подождал немного и продолжил:
— Каталония этого не выдержит. Мы еще оплачиваем кампанию на Сардинии, а перед нами уже открывается новый фронт.
— Я полагал, что вы, коммерсанты, являетесь сторонниками
— Кастилия не откроет нам никакого торгового пути. Положение ужасное, Жоан. Гилльем был прав, — сказал Арнау и увидел, как монах махнул рукой, услышав имя мавра. — Мы еще не покорили Сардинию, а уже восстали корсиканцы. Они это сделали, как только король ушел с острова. Мы воюем с двумя державами. Король уже исчерпал все свои ресурсы. Даже городские советники, похоже, сошли с ума!
Они подошли к главному алтарю.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что арки могут не выдержать. Король продолжает свои великие стройки: королевские верфи и новые городские стены.
— Но они нужны, — возразил Жоан, перебивая брата.
— Верфи — возможно, но возводить новые стены после чумы бессмысленно. Барселоне не нужно расширять эти стены.
— Почему?
— Потому что король продолжает зря тратить ресурсы. Для строительства стен он заставил платить все селения в округе, объяснив это тем, что когда-нибудь им придется укрыться за ними. Кроме того, он ввел новый налог, предназначенный для этого строительства: отныне сороковую часть от любого наследства следует отдавать на расширение стен. А что касается верфей, все штрафы консульств тоже предназначены для строительства. И вот новая война.
— Барселона богата.
— Уже нет, Жоан. Король предоставил привилегии при условии, что город обеспечит его ресурсами, а советники пустились в такие расходы, что не могут финансировать это. Они увеличили налог на мясо и вино. Ты знаешь, какую часть городского бюджета покрывают эти налоги? — Жоан отрицательно покачал головой. — Пятьдесят процентов всех муниципальных расходов, а теперь они их поднимают. Долги города разорят нас, Жоан, разорят всех.
Оба стояли в раздумье перед главным алтарем.
— А что с Мар? — снова спросил Жоан, когда они уже выходили из церкви Святой Марии.
— Она будет делать то, что захочет.
— Но…
— Никаких «но». Это мое решение.
— Стучи, — приказал ему Арнау.
Гилльем постучал дверным молотком по деревянным воротам. Звук отозвался эхом на безлюдной улице. Никто не открыл.
— Еще стучи!
Гилльем начал стучать в дверь: раз, два… семь, восемь. На девятый открылось смотровое окошко и в нем появились заспанные глаза.
— Что случилось? К чему такой переполох? Кто вы такие?
Арнау почувствовала, как Мар, схватившая его за руку, напряглась.
— Открывай! — потребовал Арнау.
— Кто вы?
—
«Арнау Эстаньол, владелец этого особняка…» Слова Гилльема резанули слух. Сколько времени прошло? Двадцать лет?
Двадцать два? Человек в окошке явно сомневался.
— Открывай! — едва сдерживаясь, крикнул Гилльем.
Арнау поднял глаза к небу, думая о своем отце.
—Что?.. — начала было девушка.
— Ничего, ничего, — ответил Арнау, улыбаясь ей. В этот момент ворота заскрипели и дверь для посетителей начала открываться.
Гилльем пропустил его вперед.
— Ворота, Гилльем. Пусть откроют все ворота.
Гилльем вошел во двор, и Арнау с Мар, оставшиеся снаружи, услышали, как он отдавал распоряжения.
«Ты меня видишь, отец? Ты помнишь? Именно здесь тебе дали кошелек с деньгами, который погубил тебя. Что ты тогда мог сделать?» В его памяти возникла картина беспорядков на площади Блат. Он вспомнил крики людей, отца — все просили зерна! — и почувствовал, как к горлу подступил ком. Тем временем ворота открылись настежь, и Арнау, держа Мар за руку, вошел.
Рабы выскочили из дома и собрались во дворе. С правой стороны здания была лестница, которая вела в покои хозяев.
Мар посмотрела вверх и увидела, как несколько теней метались за большими окнами. Напротив дома располагались конюшни, а у входа стояли стремянные. Боже! Дрожь пробежала по телу Арнау, и Мар, чувствуя его волнение, перестала смотреть вверх.
— Возьми, — сказал Гилльем Арнау, передавая ему свернутый пергамент.
Арнау не стал его брать. Он знал на память содержание документа, который Гилльем вручил ему вчера днем. Это был список имущества Грау Пуйга, присужденного меняле Эстаньолу викарием в счет уплаты по кредитам: дом, мебель, рабы. Арнау напрасно искал в списке имя Эстраньи — его там не было. Может, потому, что не все имущество находилось в Барселоне, как, например, дом в Наварклесе, который Арнау решил оставить Пуйгам, чтобы они там жили. Но драгоценности, две пары лошадей с упряжью, экипаж, костюмы и платья, посуда, ковер, мебель и сам дом — все это было вписано в пергамент, который Арнау прочитал несколько раз предыдущей ночью.
Он снова посмотрел на въезд в конюшни, а потом окинул взглядом весь двор, вымощенный камнем… до подножия лестницы.
— Поднимемся? — спросил его Гилльем.
— Поднимемся. Веди меня к сеньору… к Грау Пуйгу, — поправился он, обращаясь к рабу.
Они прошли через весь особняк; Мар и Гилльем внимательно осматривали его, не пропуская ничего. Арнау шел не останавливаясь, глядя только вперед. Раб провел их в парадную гостиную.
— Доложи обо мне, — сказал Арнау Гилльему, прежде чем тот успел открыть дверь.