Собор Святой Марии
Шрифт:
Присутствие священника успокоило Арнау. Мальчик задумался: «Что я здесь делаю? Касса бастайшей…Вор!.. Он меня ударил, но что произошло потом?» Арнау в изумлении огляделся по сторонам. Между солдатами он заметил знакомые лица; люди смотрели на него в ожидании ответа. Он узнал Рамона и Рамона Малыша, Пэрэ, Хауме, Себастьа и его сына, Бастианета и многих других, которых он поил водой и с которыми пережил незабываемые моменты во время похода ополченцев на Крейкселль. Неужели они обвиняли его? Так и было!
— Я не… —
Офицер поднес к его глазам кошелек с деньгами Грау. Арнау пощупал рукой место, где он должен был находиться.
Ему не хотелось оставлять кошелек под тюфяком, потому что баронесса могла донести на него, и тогда обвинили бы Жоана. Но теперь… Проклятый Грау! Проклятый кошелек!
— Ты это ищешь? — с ехидством спросил офицер.
Среди бастайшейподнялся шум.
— Это был не я, отче, — защищался Арнау.
Офицер рассмеялся, к нему сразу же присоединились солдаты.
— Рамон, это был не я. Я клянусь вам, — повторил Арнау, глядя бастайшупрямо в глаза.
— Тогда что ты делал здесь ночью? Откуда у тебя этот кошелек? Почему ты пытался бежать? Почему твое лицо вымазано грязью?
Арнау поднес руку к лицу. Грязь высохла.
Кошелек! Офицер все еще держал его перед глазами мальчика. А тем временем церковь наполнялась бастайшами, и те, что пришли раньше, рассказывали новоприбывшим о том, что произошло в часовне Святейшего. Арнау смотрел на раскачивающийся перед его лицом кошелек. Проклятый кошелек! После недолгой паузы он обратился к кюре.
— Здесь был какой-то человек, — сказал мальчик. — Я попытался задержать его, но не смог, потому что он был намного сильнее меня.
В крытой галерее снова раздался ехидный смешок офицера.
— Арнау, — настойчиво произнес отец Альберт, — отвечай на вопросы офицера.
— Не… не могу, — признался мальчик.
Услышав его ответ, офицер криво улыбнулся. Среди бастайшейпрокатился глухой ропот. Отец Альберт хранил молчание, продолжая пристально смотреть на Арнау. Сколько раз он слышал эти слова? Сколько прихожан отказывались признаться в своих грехах? «Не могу, — говорили они ему со страхом в глазах, — если узнают…»
Нисколько не сомневаясь в том, что власти, узнав о воровстве, прелюбодеянии или святотатстве, могут арестовать грешника, кюре все же проявлял настойчивость и клялся, что сохранит все в тайне, пока сознание покаявшегося не откроется для Господа и для прощения.
— А мне расскажешь, если мы останемся наедине? — спросил он мальчика.
Арнау кивнул, и священник указал ему на часовню Святейшего.
— Подождите здесь, — спокойно произнес кюре, обращаясь к остальным.
— Речь идет о кассе бастайшей, — послышался из-за спин солдат чей-то голос. — Один бастайшдолжен присутствовать при вашем разговоре.
Отец
— Рамон? — предложил он ему.
Мальчик снова кивнул, и все трое вошли в часовню. Там Арнау рассказал все, что накопилось в его душе. Он говорил о стремянном Томасе, о своем отце, о кошельке Грау, о поручении баронессы, о возвращении в дом Пэрэ, о казни и поджоге, о преследовании, о том, как он пытался задержать вора, и о своей безуспешной борьбе с ним. Он признался в своем страхе, который поселился в нем из-за кошелька Грау и поджоге тела своего отца.
Объяснение затянулось. Арнау не мог описать человека, который его ударил. Он сказал, что было слишком темно и ему лишь удалось разглядеть, что вор был высокого роста. В конце беседы кюре и бастайшпереглянулись. Да, они поверили мальчику, но как доказать людям, которые уже роптали за дверями часовни, что это был не он?
Священник посмотрел на статую Святой Девы, перевел взгляд на взломанную кассу и покинул часовню.
— Я верю в то, что мальчик говорит правду, — объявил он небольшой толпе, которая ждала в крытой галерее. — Я верю, что он не грабил кассу. Более того, он пытался не допустить, чтобы ее ограбили.
Рамон, который вышел вслед за кюре, утвердительно кивнул головой.
— Тогда, — спросил офицер, — почему он не может ответить на мои вопросы?
— Нам известны причины, — твердо сказал Рамон. — И они достаточно убедительны. Если кто-то не верит мне, пусть выйдет вперед и скажет. — Он обвел взглядом своих товарищей: никто не проронил ни слова.
— А сейчас вот что, — начал кюре. — Где старшины нашей общины?
Трое бастайшейподошли к тому месту, где находился отец Альберт.
— У каждого из вас есть по ключу от кассы, не так ли? — Когда старшины подтвердили, кюре строго посмотрел на них и спросил: — Вы клянетесь, что эта касса открывалась только всеми вами вместе и в присутствии десяти членов общины, как того требует предписание?
Старшины поклялись вслух таким же торжественным тоном, каким их спрашивал кюре.
— Вы клянетесь, что последняя запись, сделанная в книге кассы, соответствует сумме денег, которая там была положена?
Трое старшин поклялись снова, и священник повернулся к офицеру:
— А вы, офицер, клянетесь, что это именно тот кошелек, который был у мальчика? Клянетесь, что его содержимое такое же, как и тогда, когда вы встретили Арнау?
— Вы оскорбляете достоинство офицера короля Альфонса! — возмутился тот.
— Вы клянетесь или не клянетесь? — закричал кюре.
Несколько бастайшейподошли к офицеру, молча требуя ответа.
— Клянусь.
— Хорошо, — продолжил отец Альберт. — Сейчас я пойду за кассовой книгой. Если этот мальчик — вор, содержимое кошелька должно быть таким же или большим, чем сумма, указанная в книге. Если в кошельке меньше монет, ему следует верить.