Собор
Шрифт:
– Дональд, отойди подальше от колоколов.
Маллинс поставил винтовку и надел наушники-глушители. Затем схватил телефон и быстро спустился по лестнице на нижний этаж.
Флинн подошел к небольшой клавиатуре около органа и повернул ключ от девятнадцати клавиш, связанных с языками колоколов. Затем встал перед клавиатурой, развернул ноты для колокольного звона и установил их на подставку, после чего положил руки на клавиши и заиграл мелодию.
Звон большого колокола, именуемого Патриком, напоминал разбушевавшуюся стихию, и его грозовой раскат едва не сбил Маллинса с ног.
Один
От неожиданного грохота на чердаке слетела с перил кофейная чашка. Артур Налти и Джин Корней побежали по чердаку на другой конец собора, подальше от этих громовых раскатов. В комнату для хора и трифории колокольный звон проникал даже сквозь каменную кладку и вибрировал, отражаясь от мраморного пола. Сидящий в южной башне Рори Дивайн прислушался к размеренному звону, доносившемуся из противоположной башни. Посмотрев вниз, он увидел, что людей на крышах соседних домов заметно поубавилось, а движение на улицах прекратилось. Холодный весенний воздух наполняли лишь размеренные звуки песни «Мальчик Денни», они неслись все дальше и дальше по темным узким улицам Манхэттена.
Вокруг полицейских ограждений собрались толпы народу, подняв руки с бокалами и бутылками, мужчины и женщины подхватили песню. Из домов на близлежащие авеню и улицы высыпали люди.
Телевизионные репортеры сразу же переместились из зала для пресс-конференций собора на крышу Рокфеллеровского центра.
Во всех барах и домах Нью-Йорка, и даже по всей стране на экранах телевизоров замелькал заснятый с крыши Рокфеллеровского центра собор святого Патрика, залитый ярко-голубым светом прожекторов. Камеры показывали крупным планом зеленые флаги с золотыми арфами, вывешенные Маллинсом из разбитых слуховых окон.
Звон колоколов усиливался через динамики телевизоров и передавался вместе с изображением собора по всему континенту, из одного конца в другой, а спутниковые антенны принимали сигналы и распространяли их по всему миру.
Рори Дивайн вставил сигнальную ракету в ракетницу, нацелился в слуховое окно и выстрелил. Ракета взметнулась вверх, вспыхнула ярким зеленым светом и, спускаясь на парашютике, озаряла тонкими, еле заметными бликами находящиеся внизу здания и улицы, а затем рассыпалась на множество блистающих искорок. А Дивайн в это время подошел к слуховым окнам с противоположной стороны и снова выстрелил из ракетницы.
Телевизионные камеры, установленные на улицах, в барах и ресторанах, начали показывать мужчин и женщин, поющих, что-то кричащих и плачущих. Калейдоскоп образов и картинок мелькал на экранах: шумные бары, толпы людей на улицах, освещенное зеленой вспышкой небо, плотные ряды молчаливых полицейских, колокольня и долгие, протяжные удары колоколов собора святого Патрика.
Зеленые ракеты вдруг изменили свои цвета и засверкали в небе красным, белым и голубым, а затем зеленым, оранжевым и белым – общеизвестным ирландским триколором. Толпы возбужденно загудели и еще громче подхватили мелодию «Мальчик Денни», доносившуюся с колокольни
Наконец после продолжительного показа происходящего на улицах города все теле- и радиостанции стали передавать репортажи и комментарии сцен, которые совсем не нуждались в этом.
Сидя на помосте алтаря, заложники жадно, как загипнотизированные, в тишине наблюдали, что происходит на телеэкране. Хики с большим чувством продолжал играть на органе, гармонично сливаясь с колокольным звоном Флинна. Оба они время от времени обменивались взглядами на расстоянии в сотню ярдов, разделяющих их.
Хики в третий раз заиграл «Мальчика Денни», не желая прерывать чары горькой песни, охватившие собор и весь город. Он смеялся, а слезы текли и текли по его морщинистым щекам.
В резиденции кардинала и в доме настоятеля все звуки заглушал колокольный звон, перекатывающийся по соборному двору и доносящийся с экранов доброй дюжины телевизоров, находящихся в комнатах, битком набитых людьми.
Бурк стоял в кабинете монсеньера Доунса и смотрел, как здесь вновь собирается «чертова дюжина», к которым присоединились еще несколько человек, прозванных Бурком «дополнительными мучениками».
Шрёдер стоял рядом с Лэнгли и Робертой Шпигель, которая, как заметил Бурк, в последнее время стала неотлучным компаньоном Лэнгли.
Не отрывая взгляда от экрана, Лэнгли негромко произнес:
– Похоже на то, что они захватили вдобавок еще и все телевидение.
Бурк через силу улыбнулся:
– Выбрано хорошее время. Великолепное зрелище!.. Фейерверк!.. Но, Боже мой, ведь они каждый раз устраивают нечто подобное!
– Да еще всегда твердят о вашем психологическом поражении, – добавила Шпигель.
Майор Мартин стоял в дальнем конце комнаты между Крюгером и Хоганом. Он смотрел прямо перед собой и, не поворачивая головы, тихо сказал:
– Мы всегда недооценивали склонность ирландцев устраивать публичные представления. Почему они не могут обходиться без показной шумихи, как все цивилизованные люди?
Агенты секретных служб переглянулись за спиной Мартина, но промолчали. Мартин посмотрел в другой конец комнаты. Он понимал, что над ним сгущаются тучи, и поэтому добавил непринужденным тоном:
– Ну что же, полагаю, я должен развязать сложившуюся ситуацию… иначе они, в своей обычной ирландской манере, сами и уничтожат все созданное ими, если… О, извините, мистер Хоган…
Дуглас Хоган молча отошел от Мартина. Монсеньер Доунс нашел в ворохе бумаг Шрёдера свою книгу встреч и визитов, вытащил ее и открыл на странице «17 марта». Взяв ручку, он сделал следующую запись:
«10.35 после полудня. Сегодня ночью зазвонили колокола, как они звонили в прошлые времена – в святые праздники, когда возвещали об окончании войны или о смерти президента».