Собрание народных песен

«Среди памятников русской народной поэзии, вошедших в золотой фонд мировой культуры, выдающееся место принадлежит Собранию народных песен П. В. Киреевского», — этими словами открывается первый том нового академического издания этого памятника мировой культуры [1] . Именно мировой, представляющей поэтический гений русского народа точно так же, как «Махабхарата», «Старшая Эдда», «Манас», «Давид Сасунский», «Калевала» представляют гений своих народов, великие национальные культуры, являющиеся гордостью, духовным достоянием нашей планеты.

Уже современники прекрасно осознавали исторического значение Собрания народных песен П. В. Киреевского. Поэт Николай Языков, стоявший у истоков Собрания, писал 12 июля 1831 года (июлем датированы первые записи П. В. Киреевского): «Тот, кто соберет сколько можно больше народных наших песен, сличит их между собою, приведет в порядок и проч., тот совершит подвиг великий… положит в казну русской литературы сокровище неоценимое и представит просвещенному миру чистое, верное, золотое зеркало всего русского».

«Великим подвигом» называл дело П. В. Киреевского и Н. В. Гоголь. Дело, в котором немалая роль принадлежала самому Н. В. Гоголю, равно как и другим русским писателям, прежде всего, — А. С. Пушкину. «А. С. Пушкин

еще в самом начале моего предприятия доставил мне замечательную тетрадь песен, собранных им в Псковской губернии», — так свидетельствовал сам П. В. Киреевский. Но этим не ограничивается участие великого поэта в «предприятии» П. В. Киреевского: ему принадлежит сама идея создания единого свода народных песен России, и первый том Собрания П. В. Киреевского, как известно, должен был открываться пушкинским предисловием (план предисловия сохранился в рукописях поэта). Вслед за А. С. Пушкиным и, во многом, благодаря А. С. Пушкину, «вкладчиками» П. В. Киреевского стали братья Языковы, Н. В. Гоголь, С. А. Соболевский, А. X. Востоков, В. И. Даль, А. Н. Кольцов, П. И. Якушкин, М. П. Погодин, К. Д. Кавелин, С. П. Шевырев, А. Ф. Вельтман. М. А. Стахович, Н. А. Костров, А. Ф. Писемский, Ю. В. Жадовская, А. В. Маркович.

«Великий подвиг» совершила вся передовая русская интеллигенция 30-50-х годов XIX века — писатели, историки, ученые, собиратели. Что тоже чрезвычайно характерно, поскольку ни одно фольклорное собрание, ни в одной стране не объединяло сразу столько выдающихся современников.

В этом немалая заслуга П. В. Киреевского. Отсюда и масштабы его Собрания, в котором представлены песенные сокровища России от Архангельска и Шенкурска, Украины и «области Войска Донского» до Урала и Алтая. Всюду у П. В. Киреевского были свои «корреспонденты»: на Севере — адмирал П. Ф. Кузмищев, учитель Н. П. Борисов, на Урале и в Оренбургском крае — В. И. Даль, в Среднем Поволжье — братья Языковы, на Украине — М. А. Максимович. «По мысли и программе» П. В. Киреевского началось «хождение в народ» П. И. Якушкина и других студентов Московского университета Н. А. Кострова, П. М. Перевлесского, тоже ставших собирателями.

Но ко всему этому необходимо еще добавить, что и сам П. В. Киреевский был не только организатором, но и крупнейшим собирателем своего времени, его собственные записи положили начало и составили основу Собрания народных песен. Иначе представление о нем и его Собрании будет далеко не полным.

В первом общенациональном фольклорном своде, первой общенациональной библиотеке фольклора есть своя сердцевина, вокруг которой располагаются все другие записи. Сердцевина эта — песни, записанные самим П. В. Киреевским в Центральной России. Четверть века собирательной деятельности П. В. Киреевского связано с Московской, Тульской, Орловской, Калужской и Рязанской губерниями. Здесь он полностью осуществил свой замысел: собрать и сохранить для потомков памятники «своенародной словесности».

Записи П. В. Киреевского — уникальнейшее явление. Уникальнейшее, прежде всего, по своему жанровому и тематическому разнообразию. Ни одному собирателю до П. В. Киреевского практически не удавалось (да никто и не ставил перед собой такой задачи!) записать все формы и жанры народной поэзии, как классические — былины, народные стихи, исторические, обрядовые, календарные песни, так и шуточные, сатирические, бурлацкие, ямщицкие, разбойничьи, солдатские. А в результате перед нами предстает та самая «лестница чувств», на которую впервые обратил внимание А. С. Пушкин в плане своего предисловия к Собранию П. В. Киреевского: чувств трагических и лирических, выражения народного протеста, гнева и народной сатиры, юмора.

В публикуемом сборнике фольклорные записи П. В. Киреевского впервые собраны вместе как единая и цельная коллекция, дополненная записями в этих же губерниях Центральной России других собирателей К. Д. Кавелина, М. П. Погодина, П. И. Якушкина, Н. А. Кострова, П. М. Перевлесского, А. В. Марковича.

Как поехал Фёдор Тыринов Да на войну воеватися; Воевал он трое суточек, Не пиваючи не едаючи, Из струменов ног не выймаючи, Со добра коня не слезаючи. Притомился его добрый конь, Притупилася сабля острая, Копьецо его мурзавецкое. Как приехал Фёдор Тыринов Да во свой во высок терём, Повела его родна матушка Да на Дунай-реку коня поить. Налетел на нее лютый змей О двенадцати головах, О двенадцати хоботах; Он унёс его матушку Через те лесы тёмные, Через те ли круты горы, Через те моря синие, Моря синие, бездонные. Что бездонные, бескрайние, Во пещеры белы каменны. Прибегал его добрый конь Без его родной матушки, Говорил его добрый конь Человеческим голосом: — Что ты знаешь, Фёдор Тыринов? Повела твоя матушка На Дунай-реку коня поить; Налетал на нас лютый змей О двенадцати головах, О двенадцати хоботах, Он унёс твою матушку Через те лесы тёмные, Через те ли круты горы, Через те моря синие, Моря синие, бездонные, Что бездонные, бескрайние, Во пещеры белы каменны.— Собирался Фёдор Тыринов По свою родну матушку: Он берёт книгу евангельску, Он берёт животворящий крест, Наточил саблю вострую, Отпустил копьё мурзавецкое, Он садился на добра коня. Как поехал Фёдор Тыринов По свою родну матушку, Что за те ли круты горы, Что за те моря синие, Моря синие, бездонные. Что бездонные, бескрайние. Как подъехал Фёдор Тыринов К тому ль ко синю морю: Как где не взялась рыба Кит, Становилась из краю в край, Из синя моря бездонного, Что бездонного, бескрайнего; Как поехал Фёдор Тыринов По морю, словно по суху. Подъезжает Фёдор Тыринов Ко пещерам белым каменным. Увидала его матушка Из красного окошечка: — Не замай, моё дитятко, Не замай, Фёдор Тыринов! Как увидит нас лютый змей, Он увидит, совсем пожрёт! — Не убойся ты, матушка, Не убойся, родимая! У меня есть книга евангельска, У меня есть животворящий крест, А ещё есть сабля острая, Да копьецо мурзавецкое. — Как увидел его лютый змей Из пещер белых каменных, Налетел на него лютый змей: Уж и бился с ним Федор Тыринов Три дня, три ночи, трое суточек; Размахнулся Фёдор Тыринов, Он смахнул ему головы Об двенадцати хоботах, Он убил его до смерти. Уж и стал Фёдор Тыринов, Уж и стал его добрый конь По колена в побоище. Как пустил Фёдор Тыринов Копьецо мурзавецкое По матушке по сырой земле: — Расступись, мать сыра земля, Ты пожри кровь нерусскую. Кровь

нерусскую, неприятельску! Посадил Фёдор Тыринов Да свою родну матушку На головку, на темячко; Он понёс свою матушку Через те лесы тёмные, Через те горы крутые, Через те моря синие, Моря синие, бездонные, Что бездонные, бескрайние; Как подъехал Фёдор Тыринов Ко тому ль ко синю морю, Как где не взялась рыба Кит, Становилась из краю в край, Из синя моря, бездоннаго, Что бездоннаго, бескрайняго: Как поехал Фёдор Тыринов По морю, словно по суху. Как пришел Фёдор Тыринов Да во свой во высок терём; Посадил свою матушку Он за свой за дубовый стол; И он стал её спрашивать: — Стоит ли, родна матушка, Как моё похождение Да твово порождения? — Стоит, стоит, мило дитятко! Стоит да перестоит. Со Восточнаго держания Во словесном Киеве граде Жил себе Володимир князь, Имел себе трёх сынов: Старейший брат, а польший князь, А меньших два брата, Борис и Глеб. Живши-бывши, Володимир князь Стал своим чадам бласловляти, А удельными градами наделяти: Старейшему брату Чернигов град, Борису и Глебу Киев град. Живши-бывши Володимир князь В доме своём переставился. Чады его возлюбленные Со славою его погребали; Разъезжалися во разныя страны: Старейший брат в Чернигов град, А Борис и Глеб во Киев град. Живши-бывши старейший брат, Старейший брат, а польший князь В уме своём разуме смешался: И пишет князь злописание Двум братам Борису и Глебу: «Вы меньшие братья, святые князья, Святые князья, благоверные, Два брата мои, Борис и Глеб! Прошу я вас в пир пировать, Во честный пир вам пир пировать: Мы будем в моём доме отца поминать». Послы его прихождали, И посыльный лист приношали Двум братам Борису и Глебу. Два брата Борис и Глеб Посыльный лист принимали. Пред матушкой прочитали; И начали плакати-рыдати, И жалобным гласом причитати, Им матушка говорила: — Возлюбленные мои чада. Святые князья благоверные! Не ездите вы к большому брату в гости: К старейшему брату Святополкию; Не на пир он зовёт пировати, Не отца в своём доме поминати: Хочет он вас затребити, Всею Росеей завладати, Со всеми со удельными городами Со всеми со верными со слугами! — Они матушки не слушались, Садились на добрыих коней, Поехали к большому брату в гости, К старейшему брату и к большему князю. А польший князь, ненавистный-злой, Не в доме он братиев встречает, Встречает далече в чистом поле, Свирепо на братьев взирает, Он зрит на них яко разбойник, Два брата Борис и Глеб Видют они напасть свою, Слезают с добрыих коней, Упали к большому брату в ноги, Старейшему брату, Святополку: Борис упал в правую ногу, А Глеб упал в левую; Начали они плакать и рыдати, И жалобным гласом причитати: — Любимый ты наш старейший брат, Старейший брат, а больший князь! Не срежь ты главы незрелыя, Не пролей ты крови християнской, Крови християнской понапрасну! Возьми ты нас в рабы себе, Работай ты нами как рабами! — А больший князь, ненавистный-злой, Ни на что злодей не воззирает, Ни на плаканье, ни на рыданье, Ни на жалобное их причитанье: Бориса взял коньём вружил, А Глеба ножём зарезал; И повелел эти тела, Борисово, Борисово и Глебово, Затащить во темны леса. И садился злой на добрый конь, И стал разъезжать и похваляться: — Слуги мои верные! Топерича наша вся Росея, Со всеми со удельными городами, Со всеми со верными со слугами! — А господь хвалы не слушает, Ссылает господь двоих ангелов Со копием со вострыим; Повелел господь земли подрезати, Подрезати и потрясати; И они землю подрезали, Подрезали и потрясали; Земля с кровию смешалася, Вся вселенная, ужаснулася, Словно в синием морс волны всколыхалися. Он думал, злодей, рай растворился, Ан сам сквозь сырой земли провалился. А те тела, Борисово, Борисово и Глебово, Лежали ровно тридсять лет: Не зверь их, ни птица не тронули, Ни мрачное помрачение, Ни солночное попечение. Как тридсять лет миновалося, Явилося явление: Явился столб красный огненный, От земли и до неба; К тому столбу огненному Сходилися-соезжалися Цари, власти и патриархи, И все православные христиане: Служили молебны благочестны Двум братам Борису и Глебу; Святые тела обретоша нам Двух братьов Бориса и Глеба; От святых мощей было прощение; Погребали их, светов, со славою. А мы поем славу Борисову, Борисову славу и Глебову, Во веки веков, аминь. Соловей кукушку подговаривает, Подговаривает, все обманывает: — Полетим, кукушка, во сыры боры. Мы совьем, кукушка, тёпло гнёздышко, И мы выведем малых детушек, Малых детушек, куколятушек! — Ой, у ключика у холоднаго, Молодец девицу подговаривает. Подговаривает, все обманывает: — Мы пойдем, девица, во Казань город: Как Казань город на красе стоит, А Казанка-речушка медком бежит, По горам-горам да всё камушки, Да всё камушки, всё горючие, По лугам-лугам да всё травушки, Да всё травушки, всё шелковыя, — — Не обманывай, добрый молодец: Я сама знаю про то ведаю, Что Казань город на крови стоит, А Казанка-речушка кровью бежит, По горам-горам всё головушки, Всё головушки да всё буйныя, По лугам-лугам всё черны кудри, Всё черны кудри молодецкия.