Собрание народных песен

Киреевский Петр Васильевич

44

«Таракан дрова рубил…»

Таракан дрова рубил, Себе голову срубил. Комар по воду пошел, В грязи ноги завязил; Его муха подымала, Свое брюхо надорвала. Блаха банюшку топила, Гнида щёлок щелочила, А вошь парилася, С полку грянулася, Не до пару вошь упала, Ребро переломила. Кричит: «Мать-попадья Породила воробья, Долгоносенького, Широхвостенького; Кто ни едет, кто ни йдет, Воробья попом зовет: „Ах ты, батюшка-попок! Что ты служишь без порток?“» — Я не ездил на торги, Не купил себе портки; Я поеду во торги, Я куплю себе портки, Портки строченые, Все заплоченные. — Я на мельницу езжал, Я диковинку видал. Что такую, растакую? Коза муку мелет, Козел посыпает, У них маленьки козлята И те не гуляют: Во гусли играют. А сорока-белобока Под гуслями пляшет, А синица-соколица Ногами-та: топ, топ! А совища из дуплища Глазами-та: хлоп, хлоп! А ворона колчанога Руками-та машет.

45

«Ох, ты, степь ли моя, степь, степь Саратовска!..»

Ох, ты, степь ли моя, степь, степь Саратовска! Далеко

же ты, степь, протянулася, До того ли до села до Царицына, До того ли до князя до Голицына. На тебе ли на степи лежала дороженька; Никто по дорожке не проезживал, Не проезживал, не прохаживал; Только шли, прошли два полка солдат; За солдатами ехали молодые извощики. Занемог-то, захворал молодой извощичек; Он наказывает своим братцам, товарищам: — Ох вы, братцы мои, вы товарищи! Не помните вы, братцы, моей грубости, Моей грубости, молодецкой моей глупости! Заложите-ка, братцы, моих тройку вороных коней. Вы поедете, братцы, на мою сторонушку, Вы отдайте коней родимому батюшке, Вы скажите от меня батюшке низкий поклон, Моей матушке поклон-челобитьице, Малым детушкам благословеньице; Молодой-то жене скажите на три волюшки: Хоть замуж пойди, иль в вдовах сиди, Хоть в вдовах сиди, хоть гулять пойди. Уж мне замуж-то младой не хочется, Во вдовах сидеть не приходится, За гульбой идтить, мне убитой быть!

46

«Ах! вы, горы, мои горы, горы Воробьевски!..»

Ах! вы, горы, мои горы, горы Воробьевски! Ничего вы не породили, породили бел горюч камень; Из-под камушка растёт част ракитов куст, На кусте-та сидит млад сизой орел, В когтях-та держит черна ворона; И он бить-та не бьет, грозно спрашивает: — Уж ты где, ворон, был, где гуливал? — Я гулял-та, гулял во дикой степи, Я гулял-та, гулял, вон где кустики, Я видал-та, видал диво дивное: Что лежит-та, лежит тело белое, Тело белое, солдатское; Уж никто-та к телу не подвернется, Уж никто к белому не подшатнется; Только вьются тут три ластушки, Три ластушки, три касатушки: Перва ластушка вьется — родима матушка, Друга ластушка вьется, то родна сестра, Третья ластушка вьется — молода жена. Где мать-та плачет, тут река прошла; Где сестра-та плачет, тут колодезь бьет; Где жена-та плачет, тут роса легка; Взойдет солнушко, роса высохнет: Молода жена гулять пошла, Гулять пошла, семерых мужьев нашла.

47

«За рекою за быстрою мужик сено косит…»

За рекою за быстрою мужик сено косит, По другую сторонушку девка воду носит, Она носит, она носит, Сама бога просит: — Создай, боже, создай, боже, Хошь дождика сильна, Кабы сено комом село, Коса изломилась! — За рекою за быстрою стояла береза; Как под этой под березой убитый гвардеец; Он убитый, не зарезан, копейцом проколон, Черевёнчатой желеточкой личико покрыто. Приходила ко гвардею девка-горожданка, Черевёнчату желеточку она открывала, Она открывала, в лице признавала, В лице признавала, громко закричала: — Ой, умру-ли, ой, умру-ли я, жива не буду! Пущай меня не хоронят ни попы, ни дьяконы, Пущай меня похоронят солдаты-гвардеи!

48

«Уж как шли-прошли солдаты молодые…»

Уж как шли-прошли солдаты молодые; Как за ними идут матушки родные, Во слезах пути-дороженьки не видят, В возрыданьице словечка не промолвят. Что возговорят солдаты молодые: — Вы не плачьте, наши матушки родные! Не взмочити вам сырой земли слезами. Не наполнить синя моря горючими, Не утешить командеров словесами! — Не ясен сокол с тепла гнезда слетает, — Молодой козак с фатеры соезжает; Уж не мать, не отец козака провожают, — Провожала козаченька красна девка, Провожала красна девка сиротинка. Проводивши козаченьку, стала плакать: — Что дай, боже, козаку да воротиться, Им по старым фатерам становиться! Кабы мне ли, молоденьке, прежня воля, Прежня воля, прежня воля, сизы крылы, Возвилась бы я, младенька, полетела, Где бы милого фатера, тут бы села, Тут бы села, тут бы села, посидела, Где бы милого кроватка, тут бы пала, Тут бы пала, тут бы пала и пропала.

49

«Не ясен сокол пролётывал…»

Не ясен сокол пролётывал, — Добрый молодец проезживал, Он солдатчину проведывал. У мужика было богатаго, Два сына были любезные, А третий-та сын постылый был. Уж меньшой-то сын расплакался, Отцу с матерью разжалился: — Гей, родимый ты мой батюшка! Гей, родная моя матушка! Али я вам не поилец был? Али я вам не кормилец был? — Сыновья мои любезные! Вы пойдите во зеленый сад, Уж вы срежьте все по жеребью: Большому брату калиновый, А среднему малиновый, А меньшому жиломустовый [10] ; Вы подите на Дунай-реку, Кинте жеребьи в быстру реку: Уж и чей жерёб на дно пойдет, Тому сыну во солдатушки идти. — Больши братья перьво кинули: Уж больших-то братьев жеребьи Поверх воды они плавают; А меньшего-то брата жеребий, А меньшего-то, как ключ, ко дну. Уж меньший-то брат расплакался: Отцу, матери разжалился: — Гей, родимый ты мой батюшка! Гей, ты, моя родна матушка! Али я вам не поилец был? Али я вам не кормилец был? Бласлови ты меня, батюшка, На чужу дальню сторонушку! Не покинь ты, родной батюшка, Не покинь ты, родна матушка, Вы мою-ли молоду жену, Да со малыми со детками!

10

Дерево жимолость.

Деревня Воронки

Эпическая поэзия

50

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И РАЗБОЙНИКИ

На Ильюшеньке смур кафтан, Здунинай най! [11] Крутожёлт тафта [12] . Что напали на Ильюшеньку Воры разбойнички, Что хотят-то Ильюшеньку Разбить-разгромить, Во полон полонить. — Вы отстаньте, воры разбойнички! Вам меня не разбить, не разгромить, Ни в полон не заполонить! Что же вам с меня хочется? Со мной нет ни злата, ни серебра. Вот на мне-то есть одна шубёночка, Есть шубёночка крутожёлтенька, Крутожёлтенька, тафта тоненька. Они всё-таки от него не отстают. Они всё хотят разбить-разгромить, Разбить-разгромить, во полон полонить. Он натягивает струну тоненьку, Запущает калену стрелу. Ему жалко их до смерти убить. Запускает стрелу в мать сыру землю: Где калена стрела шла, на косую сажень драла.

11

Повторяется после каждого стиха.

12

Рудожелт (?).

51

БОРИС И ГЛЕБ

Жил тут был Володимир князь, У него было ровно десять сынов, Из них он любил троих сынов, Бориса любил сына и Глеба, А третьего Опорхала. Послышал князь Володимир скорую кончину, Делил он своё царство на три доли: Борису отказывал город Киев, А Глебу отказывал город Вершень, Опорхолу отказывал Чернигород. Опорхолу мало показалося. Задумал Опорхол пиры пировати, Отца своего, мать поминати. Поехал Опорхол братьев звати: — Поедемте, братцы, пиры пировати, Отца своего, мать поминати! — Борис и Глеб книги раскладают, По числам дела разбирают: — Ох, братец ты, братец Опорхол! Отцу нашему, матери числа не выходят. — Поедемте, братцы, поскорее: У меня хлеб-соль припасёные. — Они ехали болотами, солотами [13] , Темными лесами и потопами. Середи пути-дорожки становилися; Опорхол долой с коня солезает, На Бориса ножик вынимает, Бориса ножём зарезает, А Глеба копьём закалает. Они ему возмолились: — Братец ты наш, братец, Опорхол! Коли тебе мало показалось, Возми ты у нас всё именье, А нас возми в услуженье: Мы будем служить как царю и богу! — Опорхол на их слова не сполегает, Бориса ножём зарезает, А Глеба копьём закалает; В болота, в солота их сволокает, Листом, хворостом закладает. Находили на том месте святые мощи; Провалился Опорхол скрозь земли; Становился столб огненный от земли до неба, Соезжалися попы, архиреи, Все люди, честные химандриты, Подымали святые мощи на головку, Понесли святые мощи в божью церковь.

13

Солоть — вязкое, стоячее болото; непросыхающая грязь.

52

ТАТАРСКИЙ ПОЛОН

Что у нас поле за пыль пылит. Пыль пылит и война стоит? Там огни горят, русских полонят. Доставалась теща зятюшке. Он привел тещу к широку двору; — Ты встречай, жена, встречай, барыня, Я привел тебе бабу старую. Бабу старую, полонёную. Ты заставь ее трех дел делати: Рученьками бел кудель прясти, Глазоньками гусей пасти, Ноженьками дитя качать. Качает дитя, прибаукивает: — Ты баю-баю, дитя милое, Ты по батюшке роду турского, А по матушке роду русского. Твоя-то мать моя дочь родна, Полонили ее девяти годов, Девяти годов по десятому. Услыхали ее няньки-мамушки, Прибежали они к своей барыне: — Ах ты, барыня, наша сударыня, Что говорит баба старая. Качает дитя прибаукивает: «Ты баю-баю, дитя милое, Ты по батюшке роду турского, Ты по матушке роду русского. Твоя-то мать моя дочь родна, Полонили ее девяти годов, Девяти годов по десятому». — Государыня моя, матушка! Вот тебе золоты ключи, Отпирай кованы ларцы, Ты бери казны сколько надобно, Ты поди, мати, в святую Русь.

53

ГРОЗНЫЙ ЦАРЬ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Грозный царь Иван, сударь, Васильевич, Созывал он почёстный пир. Всех князьёв и господ бояр; И хвалился Грозный царь, Иван, сударь, Васильевич: — Взял я Казань, взял и Астрахань, Взял великий скобы Новгород [14] , Вывел измену из каменной Москвы! — Его сын и возговорит: — Ты, родимый мой тятинька, Грозный царь Иван Васильевич! Не во гнев бы твоей милости! Не хвались ты, мой тятинька: Взял ты Казань, взял и Астрахань, Взял великий скобы Новгород, — Не вывел измену из каменной Москвы. Что измена-то с тобой за одним столом, За одним столом пьёт и кушает, Бела лебедя рушает, С одного блюда, с одной ложечки! — Грозный царь Иван Васильевич: «Уж и как же нам свово сына известь?» Выходил он на новое крыльцо, Закричал он громким голосом своим: — Ино есть ли у меня палачи, Палачи-то удалы молодцы, Чтоб срубили сыну голову Да по самыя по плечики, По его бы по могучия, Положили б на серебряно блюдо, Принесли бы к государю во дворец! — Не успел он слово молвити, Уж где не взялся стременный стрелец, Он садился на несёдлаго коня, Он и гонит Никитской улицей Ко Никите ко Романычу: — Вы раздайтесь, люди добрые: За мной дело государево! — Он идёт — от дверей отпихивает, Всех слуг-прислуг отпыривает, От дверей отдвигивает: — Отойдите, слуги верные: За мной дело государево! — Он стоит-то — богу молится, Богу молится, сам речь говорит: — Ты, Никита Романович! Что ты крепко спишь — не проснешься? Ты не знаешь горя великого: Что потухла воску яраго свеча, Что померкло солнце красное, Что померкли звезды восточныя, Что не стало твово крестничка, Нашего младаго царевича! Повезли-то его на Болотичко, На Болотичко, на Житный двор, Чтоб срубить-то ему голову Да по самыя по плечики, По его ли по могучия! — А Никита Романович, Он скорёхонько просыпается, В лёгку одёжу одевается, На босы ножки в сапожки обувается, Он садится на несёдлаго коня, Он и гонит Никитской улицей На Болотичко, на Житный двор: — Вы раздайтесь, люди добрые: За мной дело государево! — Никто за топор не примается, У всех руки отымаются; Уж как взялся-принялся Малютушка, Что Малюта Разкурлатов сын. Он ударил его по белу лицу: — Ты, Малюта Разкурлатов сын! Не за свой ты кус хватаешься. Этим кусом ты подавишься! Ино кто хочет за царя умереть? Того господи избавит от грехов, От грехов, от муки вечныя! — Уж и выискался стременный стрелец: — Я хочу за царя умереть! — Тут срубили ему голову Да по самыя по плечики, По его ли по могучия; Положили на серебряно блюдо, Понесли к государю во дворец. Грозный царь Иван Васильевич, Выходил он на Красное крыльцо: — Что собаке собачья смерть! — Во светлое воскресеньице Разослал указ по всеи Москве, По всем городам, по всем деревням: Что заутра, в светло воскресение, Приходили б люди добрые, Приходили бы ко завтрене. Они все бы в платьях чёрныих, Они все бы во кручинныих, А Никита Романович, Уж он поцветнее всех надел. Он стоит — богу молится. Что выходят от заутрени, Поздравляет его с праздничком И со младыим царевичем. — Ох ты, кум, кум любезный мой! Что ж ты мною насмехаешься, Надо мною наругаешься? У меня после обеденки Всем боярам перебор будет, Стану казнить, стану вешати: А тебе, кум, перва петелька! — После завтрени разослал он указ По всей Москве, по всем городам, По всем городам, по всем деревням, Приходили б люди добрые, Приходили б в платье чёрныем, Они все бы во кручиныем; А Никита Романович Еще поцветней того надел. Он стоит — богу молится, Младаго царевича под полой держит. Как выходят от обеденки, Поздравляет его с праздником И со младыим царевичем. — Ох, ты кум, кум любезный мой! Уж и как же мне тебя назвать будет? Али дядюшкой, али батюшкой? Ино будь же ты мне больший брат! —

14

Это сочетание по недослышке образовалось из слов: «Взял велик Опсков и Новгород». — Прим. изд.