Собрание произведений в пяти томах. Том 3. Восьмидесятые
Шрифт:
Она говорила:
– Я никогда не опаздываю. Я просто не успеваю. Вы бы знали, как легко на душе, когда уже повсюду опоздала. Идешь себе куда-то и поёшь.
А все шипят:
– Она уже повсюду опоздала.
На все экзамены.
Во все приемные.
Ко всем мостам.
Не просто опоздала. Но даже не успела.
А вдоль дороги прыгает, поет и не желает, видите.
А все должны смотреть ей вслед.
Вот эта. Вот она.
Та, что всюду опоздала.
А нам домой пора, чтобы узнать… чтобы узнать…
– Вы почему? Вы до каких? Как вам не стыдно так опаздывать? Вы уволены, идите.
Она сказала:
– Я не опаздываю, я просто-напросто не успеваю. Но как хотите. Я уйду.
И так легко ей, и так чудесно стало той, что повсюду опоздала.
Идет вдоль дороги и поет, и все злорадно:
– Вот она! Вот эта опоздала!
На все экзамены.
Во все приемные.
Ко всем открытиям.
Ко всем началам.
Она позорно опоздала.
И даже не успела.
И даже не спешит.
И вот идет, представьте, и поет.
А все смотрят с завистью.
Что ей терять?
Она уже повсюду опоздала.
А нам еще к вечерним новостям…
Чтобы узнать… чтобы узнать…
Детка, вперед!
Я читаю самого себя через четырнадцать лет.
Да, детка, говорю я себе.
Ты, как всегда, прав.
Это говорю я – тот же, но на четырнадцать лет старше.
Мне сейчас шестьдесят!
Я старше всех.
Я удивительно наивен.
Я катастрофически доверяю им. А входя в азарт, верю до конца.
А наказание все страшнее.
А я уже дошел до того, что вручаю им жизнь.
А они теряются, не знают, как распорядиться.
А я сижу в сторонке и даю советы.
– Нет-нет… Не так. Так мне неудобно… А так я обижусь… Не трогай там… Там сердце… Не надо здесь ковырять, детка, это душа. Нет-нет, я не мешаю, распоряжайся, просто тебе нужно знать, где мне больно. Ну, если хочешь именно там – пожалуйста. Ты просто поиграть жизнью? Давай… Хочешь, я научу тебя управлять ею? Я научу тебя, как влюбить меня в себя… И ты будешь это делать… Ты будешь капризничать, давить на затылок ножкой, ручкой сжимая сердце, и я повезу тебя куда захочешь. Тебе будет легко. Я там внизу буду отвечать грубостью колес на жестокость дороги. А тебе будет легко. Я не передам наверх. Плыви, милая. Управляй. Постарайся не съехать… Сама знаешь, что сейчас на обочине. Хотя и там у тебя есть шанс. Ты на меня будешь выше грязи… На высоту меня. И перейдешь на сухое. Пока я тону. Ты успеешь. Всё же с какой-никакой высоты. А там и мощеное. А там и асфальт. А там уже все ходят. И ты не пропадешь.
А смерти нет
Зачем бояться смерти?
Великие все умерли – и ничего!..
Благодаря им и жизнь есть.
Ну если, наконец, подумать.
Они же умерли.
Вот это всё написали, оставили и ушли.
Их уже нет.
И ничего…
И не горюют.
Чего ж переживать, когда такие люди, в сто раз умнее, в тысячу талантливее, красивее, трудолюбивее – покойники.
И вроде бы ничуть об этом не жалеют.
Разве они стремятся сюда?..
Вот в это, извините, время?..
Вот к этим, извините, людям.
Вот в эту, извините, жизнь.
Кому сегодня это нужно?
И им сюда не надо…
И нам отсюда не попасть туда.
И как легко читаешь их с восторгом.
Уже вся ночь… Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть…
И вдруг…
Господи, так он же умер! Кто написал.
А спасти?
Теперь-то, может быть, спасли бы…
А надо?
Чтоб он еще что-то сказал?
Он бы не захотел.
В такое время или умереть, или молчать.
Вот что случилось.
Они уже прошли через вот это, о чем я.
Вот почему они так зазвучали.
И музыка, и краски, и слова.
Через эту смерть пройди – и ты в порядке.
И сразу как все просто.
И нынешние, и молодежь, все начинающая и начинающая и дышащая возбуждением.
Да ладно вам!
Вот инструмент...
Вот стол…
Садитесь!
Ты весь в очках, в компьютерах, в паролях.
Подумаешь, секреты…
Через смерть пройдешь, и все поймешь, и все узнаешь, и все не страшно, и ты поймешь и ахнешь.
Так все же умерли – и ничего. Живут!
А смерть – так просто перерыв!
Володину
Александр Моисеевич Володин.
Твои попытки жить незаметно ни к чему не привели.
Ты живешь и будешь жить очень заметно.
Ты населил наши души старшей сестрой и осенним марафоном.
Если интеллигенции не станет, ее будут изучать по тебе.
Это он, это ты, это я.
Облепленный беспомощными женщинами и беспомощной страной.
Эта страна была беспомощной раньше, вместе со всеми своими танками, и потом, без всех своих танков.
Бедные и нерешительные облепили одного такого же бедного и нерешительного, которому что-то дал Бог.
И он волок на себе всю жизнь.
Неумение сказать «нет» приводит к такому количеству детей, друзей и сослуживцев, что только врач может освободить либо тебя, либо их.
Всю жизнь думаешь, как это все собрать, в конце мучаешься, как это все раздарить.
Александр Моисеевич!
Мы сделали главное – мы дожили до перемен и пережили их.
Но новая жизнь не может наступить.
Ей мешают лица.
Лица, которые мы видим.
Саша! Ты делаешь всё, чтобы тебя забыли.
А они не могут!
А кто-то хочет, чтоб его помнили.
А его смотрят и не вспоминают.
Величайшее открытие ты совершил в «Осеннем марафоне».
Ты описал себя, а открыл нас.
Каждый увидел.
Каждый принял.
Это величайшая комедия нашего века.
Это открыл ты.