Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые
Шрифт:
Одиннадцатое. Жаль, что организм просыпается позже владельца и засыпает отдельно, и не подчиняется как раз тогда, когда все, буквально все на него рассчитывают.
О чем жалеет? Двоеточие.
Двенадцатое. Не там. Не там это все происходит.
Тринадцатое. Не тогда.
Четырнадцатое. Еле вырвался из прошлого, тут же влип в настоящее.
Пятнадцатое. Коль судьба не сложилась, хоть бы биография была. Не может понять, куда устремлена судьба, во что бьет биография? И кто следит за поступками?
Шестнадцатое. Пока все кричали: «Бога нет», – он в него верил… Как все изменилось.
Семнадцатое. Невозможно бежать в нашей толпе, ни на время, ни на расстояние. Только по кругу. Бежишь, враги мелькают, первые, вторые, снова первые. снова вторые. Стоят, прищурясь.
Очень хочется их уничтожить. Но страшно.
Надо среди них выбирать самых беспомощных.
Восемнадцатое. Возраст совпадает с размером одежды и мешает в шагу.
Девятнадцатое. Имущество здесь очень дорого, но имеет одну особенность – быть конфискованным. Это не зависит от имущества. Просто пришла пора. И тебя либо награждают орденом с конфискацией, либо выездом с конфискацией, либо просто поздравляют с конфискацией, и все.
И ты опять живешь.
И деньги, которые копил, вдруг пропадают.
И ты снова налегке, как тогда, в студенчестве.
Снова молод, снова чист и пуст, как зимний лес, где шелест ветвей не перейдет в плодовый стук, хотя по жизни разбросаны сверкания… То есть снова о женщинах и выпивке. Они слились. И хотя добавились стук сердца и головная боль, но отказаться невозможно. Останутся стук сердца и головная боль. Кто хочет с этим остаться?
Двадцатое. Отношения с детьми не сложились. Придется рожать до полного взаимопонимания.
Двадцать первое. Из имущества осталось место жительства.
Будет бороться за жительство в данном месте, хотя разумных аргументов в защиту этого не имеет.
Двадцать второе. Счастлив ли? В разное время дня на этот вопрос отвечает по-разному, но всегда отрицательно.
Двадцать третье. Вопросы творчества волнуют, но не интересуют. Просто не в силах переплюнуть парламент и межнациональные конфликты, с огромным успехом идущие по стране.
Сатиру отшибло полностью. Низы жалко, а верхи отвратительны.
Если нам разрезали живот, и не оперируют, и не зашивают – какая там сатира, кого высмеивать, кого успокаивать?
Низ достиг своего низа, верх достиг своего верха.
Все! И терпения больше нет.
Умные разбегаются, дураки не умеют. Хитрые в тупике.
До чего дошло! Хитрые в тупике. Вот и радость в этой жизни.
Хронические обманщики и демагоги в тупике.
А сатира бедная свернулась ежом, направляя иглы во все стороны, защищая саму себя.
Двадцать четвертое. Тем не менее к своей внешности относится тепло.
Многолетняя борьба с животом закончилась его победой. Война с лысиной проиграна. Глаза уже сами отбирают, что им видеть. Мелкое отсеивается… Роман целиком виден, отдельные буквы – нет.
Двадцать пятое. Забыл.
Двадцать шестое. Забыл.
Двадцать седьмое. Вспомнил. Безумно счастлив в личной жизни. Но одиночество лучше.
И это, как говорят наши депутаты, однозначно.
Двадцать восьмое. Культурный уровень понизился до здравого смысла!
Двадцать девятое. Жив еще… Хотя…
Тридцатое. Когда-то считал шестьдесят закатом, сейчас с этим не согласен!
Судьба паучья
Повис на всем своем, как на паутине.
Всем, что создал, сам опутан.
Быстро перебегаю от позднего к раннему.
Или жду, затаясь.
Кто-то запутался.
Еще один.
Запутались сами и дают мне пищу.
Их жизнь, их кровь, их ссоры.
Но они кончились.
Я перебежал и повис, раскачиваясь.
На том, что из меня, опустился ниже.
Еще ниже. Высматриваю.
Ветер колышет мою паутину.
Пусто.
Раскачиваюсь.
Тку еще.
Без пищи нет паутины.
Без паутины нет пищи.
Вишу на последнем. Высматриваю.
Передвигаюсь еще медленнее.
Неужели заметят и не запутаются?
Вишу, раскачиваюсь.
Глаза уже плохи.
Внутри пусто.
Побежал к раннему.
Никого.
К позднему… Ничего…
Сволочная судьба паучья.
Население и народ
Разговор начальников
– Ох, Петраков, народ терпеть не будет, если ты оставишь население без, допустим, газет.
– Какие могут быть, допустим, сомнения. Оставить население без газет нам не позволит народ.
– Народ, между прочим, может внезапно спросить: а как услуги населению?
– Платные?
– Безусловно.
– Или бесплатные?
– Конечно.
– Повышение платных услуг населению есть общенародная задача. Честно говоря, Василь Василич, население мне не нравится.
– А народ?
– Ну, народ… Наш народ с населением не сравнить. Вы ведь тоже чувствуете разницу.
– Да, кто же не чувствует.
– А группки, какие противные бывают группки, формирования…
– Есть еще отдельные элементы. Те вообще мерзкие.
– Есть еще горожане.
– Да, сельские жители и глубинка… Так, все, не отвлекайтесь. Мы с вас спросим. Мы уже спрашиваем: как с обеспечением населения, допустим, лекарствами?
– Допустим, населения?
– Да, да.
– И чем вы спрашиваете?