Собрание сочинений, том 14
Шрифт:
Никакой сентиментальности, милейший Тоби, никакой сентиментальности — пишет Техов у Фогта.
«Freischutz» № 20: «Маркс… допустил, чтобы дуэлянты отправились стреляться в Остенде. Техов был секундантом Виллиха и т. д. Техов после этого инцидента порвал с Марксом и его Союзом».
Эдуард Мейен не довольствуется тем, что читает Остенде вместо Антверпена. Он, вероятно, слышал в Лондоне рассказ о том французе, который жаловался в Уэст-Энде, что англичане пишут Лондон, а произносят Константинополь. Техова, который видел меня всего один раз в жизни в период написания своего письма и к тому же определенно пишет, что вначале он хотел присоединиться ко мне и к моему Союзу, Эдуард Мейен заставляет порвать со мной и моим Союзом, к которому Техов
«Freischutz» № 21: «Этим инцидентом» (Центральным рабочим празднеством в Лозанне) «и объясняются яростные нападки, которым подвергся Фогт в лондонском «Volk»».
Сам Фогт указывает в «Главной книге» в качестве даты «яростных нападок» на него в «Volk» — 14 мая 1859 г. (листовка появилась в «Volk» 18 июня 1859 г.). Лозаннское же Центральное празднество происходило 26 и 27 июня 1859 г., то есть много времени спустя после вызванных им, согласно Мейену, «яростных нападок».
Но достаточно и этих избранных отрывков Тоби. Ничего удивительного, что Тоби, прочитав в книге Фогта все, чего там вовсе нет, вычитал там, между прочим:
«Книга Фогта будет причислена к самым смелым, остроумным и полезным полемическим произведениям нашей литературы» («Freischutz» № 17).
А теперь представьте себе этого злополучного Тоби, неспособного правильно списать и двух печатных строк, представьте себе этого Тоби, осужденного на то, чтобы, сидя в Вандс-беке, ежедневно читать книгу всемирной истории, извлекать из нее ежечасно события дня, лишь бегло обозначенные неясными начальными буквами, и фотографировать в «Freischutz» в натуральную величину dissolving views {туманные картины. Ред.} настоящего! Несчастный вандсбекский апостол! Счастливый гамбургский читатель «Freischutz»!
Несколько дней тому назад в лондонской газете «Times» была помещена облетевшая всю английскую печать странная заметка под заголовком: «Человек, застреленный собакой». По-видимому, Тоби тоже умеет стрелять, и поэтому нет ничего удивительного, если Эдуард Мейен поет в «Freischutz»: «Стрелком у регента на службе я».
«Kolnische Zeitung» ограничилась несколькими злостными заметками и мелкими инсинуациями в интересах Фогта. Спустя неделю после выхода «Главной книги» она на своих столбцах пустила слух, будто книгу уже разобрали, — вероятно, для того, чтобы самой не заниматься ее критическим разбором. Сколько, однако, юмора в жизни!
Мог ли я в 1848–1849 гг., когда издавалась «Neue Rheinische Zeitung» и мы ежедневно ломали копья с нашей кёльнской соседкой из-за Польши, Венгрии и Италии, мог ли я тогда подозревать, что в 1859 г. та же «Kolnische Zeitung» предстанет перед нами в роли рыцаря принципа национальности, а из простого г-на Йозефа Дюмоиа вылупится синьор Джузеппе дель Монте! Но в то время, разумеется, еще не было никакого Луи Бонапарта, который ниспослал бы национальностям высшую нравственно-либеральную благодать, a «Kolnische Zeitung» никогда не забудет, что Луи Бонапарт спас общество. С какой яростью она нападала тогда на Австрию, покажет нам «Neue Rheinische Zeitung» № 144.
«Кёльн, 15 ноября (1848 г.). В момент, когда по всей Германии пронесся крик негодования при известии, что какой-то Виндишгрец, кровавый слуга австрийских бандитов, осмелился приказать застрелить, как собаку, депутата Роберта Блюма, — в такой момент своевременно остановиться на двух немецких газетах, из которых одна с редким вероломством старалась опозорить последние дни покойного, а другая до самой могилы преследует его своим нелепым кретинизмом. Мы имеем в виду «Kolnische Zeitung» и «Rheinische Volks-Halle» (vulgo Narrhalle) {145} … В № 292 «Kolnische Zeitung» писала: «22 сего месяца» (октября) «восторженные вожди демократической партии покинули Вену; в том числе и… Роберт Блюм». «Kolnische Zeitung» сообщила это известие без дальнейших добавлений, но зато клевету о Блюме напечатала разрядкой, чтобы тем лучше запечатлеть ее в памяти своих читателей. В позднейших номерах «Kolnische Zeitung» сделала еще лучше. Она не постеснялась перепечатать у себя даже статьи самого черно-желтого листка камарильи, сообщения органа эрцгерцогини Софии, подлейшей из всех австрийских газет…» Далее приводится цитата, где, между прочим, сказано: «Роберт Блюм не пожал лавров в Вене… Дело в том, что он говорил в актовом зале о внутреннем враге: робости, недостатке мужества и выдержки; «но если, кроме этого внутреннего врага, существуют также и другие враги — он надеется, что их не существует, — или если в городе еще имеются люди, предпочитающие победу военщины победе свободы, то борьба не на живот, а на смерть со стоящими
577
«Сентябристами» во время французской буржуазной революции конца XVIII в. называли якобинцев их враги, клеветнически обвиняя их в разнузданной жестокости во время сентябрьских дней 1792 года (см. примечание 146).
Через искусно скрытую сеть труб все отхожие места Лондона спускают свои физические нечистоты в Темзу. Точно так же мировая столица спускает все свои социальные нечистоты через систему гусиных перьев в одну большую бумажную центральную клоаку — «Daily Telegraph». Либих справедливо указывает на бессмысленное расточительство, которое лишает воды Темзы их чистоты и Англию ее навоза. Но Леви, владелец бумажной центральной клоаки, знает толк не только в химии, но и в алхимии. Превратив социальные нечистоты Лондона в газетные статьи, он превращает затем газетные статьи в медь и, наконец, медь в золото. На воротах, ведущих к центральной бумажной клоаке, написаны di colore oscuro {черным цветом. Ред.} слова: «hic… quisquam faxit oletum!»{146} или, как образно перевел это Байрон: «Wanderer, stop and — piss!» {«Странник, остановись и помочись!» (Байрон. «Эпитафия»). Ред.}
Леви, подобно Аввакуму, est capable de tout {способен на все. Ред.}. Он способен написать передовицу в три столбца по поводу какого-нибудь одного случая изнасилования. В начале этого года он угощал свою многочисленную публику гурманов зловонным рагу, умело составленным из столь отвратительных, грязных подробностей одного судебного дела, что эти подробности заставили судью очистить зал суда от женщин и детей. К несчастью, Леви, в качестве перца для рагу, приплел имя одного совершенно невинного лица. Возбужденное в связи с этим против него дело о клевете закончилось осуждением его английским судом и публичным позором для издаваемого им органа. Процессы о клевете, — как и все процессы, — в Англии, как известно, бессовестно дороги и составляют, до известной степени, привилегию coffre fort {несгораемого шкафа (т. е. богачей). Ред.}. Но вскоре какая-то компания безработных адвокатов в Сити открыла, что Леви — очень выгодная дичь; они объединились и в целях спекуляции стали предлагать безвозмездно свои услуги всякому, кто хотел бы начать против Леви дело о клевете. Самому Леви пришлось поэтому громко пожаловаться в своей газете, что появился новый вид шантажных дел — обвинения Леви в клевете. С тех пор привлекать к суду Леви стало рискованным. Это вызывает двусмысленные толки; ведь подобно тому как на стенах Лондона можно прочесть: Commit no Nuisance, так на дверях английских судов можно прочесть: Commit Levy{147}.
Политики называют «Daily Telegraph» «пальмерстоновским mobpaper» {бульварным листком. Ред.}, однако навозная телега Леви загружается политикой вообще лишь в качестве балласта. А журнал «Sat-urday Review» метко охарактеризовал однопенсовую газету Леви словами: «cheap and nasty» (дешево и противно).
«Роковой симптом», — замечает журнал, между прочим, — «состоит в том, что Леви решительно предпочитает грязь опрятности; при всяких обстоятельствах он охотно откажется от самого важного сообщения, чтобы дать место грязной статейке».
Но и у Леви есть своя собственная притворная добродетель. Так, например, он порицает безнравственность театров и нападает — второй цензор Катон — на балерин за их одеяние, которое начинается слишком поздно и кончается слишком рано. Из-за таких приступов добродетели Леви попадает из огня да в полымя. О логика! — восклицает лондонский театральный журнал «Players», о логика, где краска стыда у тебя? Как же, наверное, плут (the rogue) смеется себе в бороду!.. «Telegraph» в роли проповедника пристойности женских театральных костюмов! Святой Юпитер, что будет дальше? По меньшей мере, надо ждать землетрясений и комет. Приличие! «I thank thee, Jew, for teaching me that word» (Спасибо, иудей, что слову этому ты научил меня){148}. И «Players», как Гамлет Офелии, рекомендует Леви удалиться в монастырь, и притом в женский. Get thee to a nunnery{149}, Леви! Леви в женском монастыре! Может быть, «nunnery» опечатка вместо nonaria{150}, и следует читать: «Уйди к блуднице, Леви», и в этом случае каждый будет