Собрание сочинений, том 14
Шрифт:
«Последнее время», — пишет Лапинский, — «стало опасным говорить что-либо об австрийцах, ввиду возможного ареста».
Наконец, 27 сентября произошла капитуляция.
«Если принять во внимание наличные силы, отчаянное положение страны, возлагавшей свои последние надежды на Коморн, общее положений в Европе и бессилие Австрии, которая принесла бы величайшие жертвы ради Коморна, то условия капитуляции были исключительно жалкие».
Они «помогали лишь скорее удрать из Коморна за границу», но не выговаривали никаких гарантий ни для Венгрии, ни даже для находившихся в руках австрийцев революционных генералов. К тому же они были составлены в чрезвычайной спешке и так неясно и двусмысленно, что это впоследствии облегчило Гайнау их нарушение.
Таков Клапка. Если Фогт лишен «характера», то уж менее всего мог бы его снабдить этим товаром Клапка.
Третий патрон — «Джемс
«ультрамонтанской партии, этого наследственного врага, высасывающего кровь у всего человечества, этого чудовища» (l. с., стр. 120).
Он, очевидно, никогда не слышал о том, о чем поведал даже Дюпен-старший в бонапартистском сенате, а именно, что
«при режиме Луи Бонапарта конгрегации, ассоциации и всякого рода учреждения, подчиненные непосредственно иезуитскому ордену, стали многочисленнее, чем при ancien regime {Старом порядке. Ред.} и что законодательство и администрация империи декабрьского переворота систематически отменяли все государственные ограничения, которые ставились ультрамонтанской пропаганде правительственными органами даже до 1789 года».
Но что Фогт безусловно знает, это — что господство его местного Бонапарта, г-на Джемса Фази, держится на многолетней коалиции так называемой радикальной партии с ультрамонтанской. Когда Венский конгресс включил Женеву, старый очаг кальвинизма, в Швейцарский союз, то он присоединил к ее территории, вместе с некоторыми савойскими округами, католическое сельское население и creme {сливки. Ред.} ультрамонтанского поповства. Союз с «этим наследственным врагом человечества, с этим чудовищем», и сделал из Фази диктатора Женевы, а из Фогта — фазиевского члена Совета кантонов. Это предварительно.
«Париж, 2 июля 1860 г.
Друг Р…!
Наконец я должен удовлетворить Вашу просьбу и сообщить Вам свое мнение о господине Джемсе Фази…
Как науки о государстве бесполезны без искусства применения их к жизни, так и искусство государственного управления бесплодно, если оно не основывается на науке и философском мышлении. Одна наука не даст так называемому государственному мужу житейского опыта, и его неспособность очень скоро обнаружится. Наоборот, человек, односторонне обладающий только искусством государственного управления, легче может скрывать недостаток знаний и умственного творчества, скорее сойдет за практического государственного деятеля и будет иметь на своей стороне широкий круг посредственностей. Будет ли народ под управлением такого человека в культурно-историческом отношении прогрессировать и создаются ли гарантии для беспрепятственного дальнейшего развития, — судить об этом слепо восторгающаяся толпа не в состоянии. Особенно, если по внешнему виду все идет хорошо и успешно и все делается во имя свободы и цивилизации!
В лице нашего г-на Джемса Фази Вы имеете превосходный экземпляр подобного species {типа. Ред.} государственных мужей. Этот ловкий человек поистине обнаруживает не просто искусство государственного управления, а целый ряд искусств в этой области, он проделывает разного рода фокусы и tours deforce {акробатические трюки. Ред.} всякий раз, когда этого требует «общественное благо», но с привычным благоразумием остерегается делать сальто-мортале. Это мастер по закулисному распределению ролей, ловкий режиссер и суфлер, non plus ultra {непревзойденный. Ред.} образец итальянского комедианта. Можно было бы высоко ценить его «твердость духа», то, что он не останавливается ни перед какими средствами, ведущими его к цели, если бы источником этой твердости не были его грязные цели. Но когда знаешь беспринципность и бесхарактерность этого человека, перестаешь удивляться его находчивости в выборе средств и ловкости, с какой он их применяет. Все хорошее, происходящее или возникающее в жизни управляемого им народа, нагло прибирается этим государственным мужем к рукам и потом преподносится от своего имени толпе, которая слепо верит, что все сделано «папашей Фази» или произошло только
Все, что за последние 15 лет было сделано в Женеве энергичным поколением, Фази сам или через своих лакеев и поклонников приписывает своему управлению. Так, например, ему приписывается срытие укреплений и грандиозное расширение и украшение столицы кантона. Между тем, всякое правительство, в том числе и правительство г-на Фази, было бы безжалостно сметено, если бы оно вздумало как-нибудь воспротивиться настойчивому желанию населения срыть бесполезные укрепления и увеличить размеры города, который вследствие крайней скученности людских масс становился все более и более антисанитарным. Таким образом, вопрос этот стал для Фази в то же время вопросом жизни, и он — по заслугам ему и честь — энергично принялся за дело и к общему удовольствию помог многое довести до конца. Отдельный человек, не одержимый безмерным самомнением, не может приписывать своей инициативе и своему творчеству то, что создано сильнейшей потребностью времени при энергичном содействии целого поколения. Только все общество творит нечто цельное — да и то лишь относительно, — а каждый отдельный член его вносит лишь большую или меньшую долю соответственно своему положению и силам. Слепая вера в авторитеты — особый вид суеверия и вредна для всякого нормального развития.
Я прекрасно знаю, что наш г-н Фази ничем не отличается от прочих сынов человеческих; что он делает лишь то, что не может оставить, и оставляет лишь то, что не может сделать; что он, как и весь животный мир, в стремлении к абсолютному выявлению своей индивидуальности, удовлетворяет свои потребности. От него также нельзя требовать быть иным, как нельзя требовать от кошки, чтобы она добровольно бросилась в воду, или от лошади, чтобы она вскарабкалась на дерево. Он не был бы в этом случае Джемсом Фази, а если бы он не был Фази, то был бы, может быть, Луи Бонапартом или чем-нибудь в этом роде. Если это — величие, пользуясь своим авторитетом, водить народ на помочах, слепить ему глаза фокусами, не содействуя быстрому прогрессу его духовной и нравственной культуры, а следы своего существования закреплять лишь развращением общества, если все это — величие, то, несомненно, и Фази велик и, не без основания, может служить предметом зависти для более могущественных тиранов.
Среди противоречий наш герой на редкость хорошо умеет лавировать, и из них сделан его волшебный компас, по которому он управляет своим государственным суденышком. В одном случае радикализм доставляет ему экипаж, а ультрамонтанство груз, в другом случае наоборот — в зависимости от того, как это нужно для вящего удобства кормчего. Государственная машина поэтому в постоянном движении, подобно маятнику карманных часов, раскачивается взад и вперед. Чудесный результат! Радикалы клянутся, что дела идут вперед, ультрамонтаны веруют, что они идут назад. И то и другое верно; обе стороны блаженны в своей вере, а Фази, как господь бог, остается у руля.
Дорогой друг, удовольствуйтесь на сей раз этими строками.
С сердечным приветом
Ваш Иог. Филипп Беккер».
«Париж, 20 июля 1860 г.
Дорогой Р…!
Итак, Вы думаете, что я, может быть, сгустил краски, рисуя портрет Фази. Нисколько, мой дорогой друг! Впрочем, человек не может думать и судить о вещах и людях, как он хочет, а думает так, как логически должен в меру своего понимания и внутреннего опыта. Кто о подобных вещах говорит иначе, чем думает, и поступает иначе, чем говорит, тот изменяет самому себе и мерзавец.