Собрание сочинений, том 14

Энгельс Фридрих

Фази, получивший первоначальное воспитание в одном гернгутеровском институте в Нёйвиде и хорошо говорящий по-немецки, кажется, и теперь еще, в 65 лет, судит о Германии и немецком народе по впечатлениям от этого образцового учреждения. Все немецкое, даже из немецкой Швейцарии, ему не по вкусу и лишь в исключительных случаях пользуется его благоволением. В качестве прирожденного женевца и благодаря длительному пребыванию в Североамериканских штатах он отлично познакомился с республиканскими учреждениями, средствами агитации и, в особенности, с приемами родственного его натуре интриганства. Он больше демагог, чем демократ, и его главное государственное правило и его девиз — laissez aller et laissez faire [563] — были бы не так плохи, если бы он мог удержаться и не совал своих рук всюду, где общество хочет создать что-нибудь без благословения государства, не совал бы рук, чтобы либо добиться успеха ради своей славы, либо, если это невозможно, помешать начинанию, как это было, например, с Banque de Credit et d'Echange ^{138} , который был запроектирован г-ном Майером и другими, и с учреждением промышленного музея. Во время женевской революции 1846 г. Джемс руководствовался афоризмом: вдали от выстрелов воин доживает до старости, и поэтому больше думал о путях к бегству, чем о путях к победе. Он уже готовился тайком покинуть Женеву, когда Альберт Галер, душа всего движения, последним усилием решил исход боя, который долго шел с переменным счастьем, и сообщил ему о полной победе. Галер, для которого дело было все, а собственная слава — ничто, и который — тогда, по крайней мере, — твердо верил в искреннюю любовь Фази к народу, не без удовлетворения смотрел, как вовремя спасенный от поспешного бегства герой держался победителем на устроенном тотчас после победы народном собрании. В то время, непосредственно после победы революции, Галер никак не мог рассчитывать сразу же получить место в правительстве, потому что был не женевцем, а гражданином кантона Берн и по тогдашним законам Союза не

мог ни избирать, ни быть избранным. Правда, вскоре ему было даровано право гражданства, и тогда он был выбран в Большой совет, а также получил место переводчика государственных актов. Будучи притягательным центром для энергичной женевской молодежи, он стал твердой опорой радикального правительства. Благодаря ему Фази все более приобретал популярность среди простого народа. Пользуясь фразеологией французского радикализма, которую он усвоил в качестве сотрудника «National» [564] в Париже во времена Луи-Филиппа, Джемс Фази пропагандировал, сколько ему хотелось, в печати и с трибуны в замаскированном виде свои настоящие помыслы и стремления. Однако, несмотря на свое демагогическое искусство, он уже по истечении года был в различных кругах серьезно обвинен в тайных сношениях с главарями ультрамонтанства, а вскоре за этим и в франкофильстве. В немецкой Швейцарии, где о вещах судят спокойнее и хладнокровнее, скоро, по-видимому, раскусили его коварство. В конце 1847 г., тотчас же по окончании войны с Зондербундом, г-н Джемс Фази пришел в канцелярию военного департамента, чтобы нанести визит генералу Оксенбейну; в канцелярии был лишь я один, так как Оксенбейн с прочими офицерами отправился в госпитали навестить раненых. Когда я доложил Оксенбейну по его возвращении о визите г-на Фази, он с выражением презрения произнес: «Ах, этот фальшивый лицемер!» Бывший президент Швейцарского союза и глава бернского правительства г-н генерал Оксенбейн, уже несколько лет получающий в Швейцарии пенсию от французского императора, теперь, может быть, питает лучшие чувства к своему старому и, без сомнения, находящемуся в таком же положении коллеге. Вообще постоянно всем бросается в глаза, что г-н Фази еще ни разу не был избран швейцарским национальным собранием в Союзный совет, хотя он и его друзья усиленно этого добивались и хотя в этом собрании господствует фанатически проводимая тенденция обеспечивать важнейшим кантонам поочередное представительство в центральном правительстве. В отношении союзного правительства, в котором Фази никакой властью не пользовался, но которое все же ограничивало удобный для него кантональный суверенитет, он всегда проявлял непокорность и, где мог, вставлял ему палки в колеса.

563

«Laissez aller et laissez faire» — «предоставьте свободу действий» — формула буржуазных экономистов-фритредеров, сторонников свободы торговли и невмешательства государства в сферу экономических отношений.

564

«Le Nationals («Национальная газета») — французская ежедневная газета, выходила в Париже с 1830 по 1851 год; орган умеренных, буржуазных республиканцев.

Когда в начале 1849 г. союзная полиция сочла политически важным преследовать меня за организацию сицилийского легиона, я отправился в Женеву, где Фази сказал мне, что я могу сколько угодно заниматься организацией и не обращать внимания на Союзный совет. Я отлично знаю, что г-н Фази легко жертвует всяким человеком, если ему это нужно, даже тогда, когда на стороне этой жертвы стоит закон. Я это лично испытал впоследствии в одном случае, — история слишком длинная для письма, — об этом могут рассказать федеральные комиссары, доктор Керн и Трог.

В делах с эмигрантами он, под предлогом гуманности, проявлял строптивость в отношении мероприятий Союзного совета, однако» беспощадно и самовластно преследовал лично неугодных ему эмигрантов. Особенно безжалостно преследовал он выдающихся лиц, близко стоявших к Галеру, в котором он видел будущего соперника. Мадзини должен был бояться его больше, чем союзной полиции. Долговязый Гейнцен был ему ненавистен и должен был вскоре покинуть кантон: «он так тяжело ступает, точно земля принадлежит ему», — таков был единственный довод для его высылки, который Фази наивно приводил. Струве был без всякого распоряжения Союзного совета арестован во время прогулки со своей женой и в качестве русского шпиона переправлен через границу в кантон Ваадт. Галер своевременно поспешил к Фази, чтобы убедить его в ошибке. Между ними завязался долгий спор, ибо Фази воображает, что он кажется тем правдивее, чем громче он кричит и чем более возмущенным представляется. Струве пришлось остаться русским шпионом. Если память мне не изменяет, эта сцена произошла в отеле де Берг в присутствии русского эмигранта г-на Герцена, у которого глава женевского правительства любил обедать. Во всяком случае, этот господин непричастен к неблаговидной инсинуации против Струве. Несомненно, Фази больше русофил, чем Струве; я слышал, как однажды, выступая с речью на одном празднестве, он сказал: «Произведения Жана Жака Руссо больше читают и лучше понимают в России, чем в Германии». Конечно, он этим хотел, главным образом, уязвить немецких приятелей Галера и немцев вообще.

Галер, который до этого в политических вопросах шел нога в ногу с Фази и с которым я разговаривал непосредственно после его стычки с Фази по поводу Струве, сказал мне огорченно: «С Фази все покончено, откровенно говоря, не могу больше иметь с ним дела; это подлинное политическое чудовище, настоящее животное по своим страстям; продолжать быть с ним заодно — значит помогать изнутри губить народное дело. Только когда противопоставишь ему решительную свободомыслящую оппозиционную партию, он, чтобы спасти свое положение, будет вынужден держать высоко знамя радикализма. Пока он будет иметь против себя только старую аристократию, дела будут идти все хуже, ибо он давно уже заигрывает с ультрамонтанами и имеет возможность действовать по своему усмотрению. Впрочем, он вовсе не швейцарец по образу мыслей и охотнее обращает свои взоры в сторону Парижа, чем в сторону Берна. Я уже давно имел достаточно поводов порвать с ним; только привычка мешала этому, потому что я долгое время видел в нем дельного человека. Лишь беспрестанная внутренняя борьба и сегодняшнее открытое столкновение помогли мне покончить с ним счеты».

Вокруг Галера группировались все люди, обладающие более независимым характером, в частности, лица, принадлежавшие к молодой политико-экономической школе; «объединенных» таким образом решительных радикальных и социалистических элементов скоро стали называть демократической партией. Радикализм отныне — за редкими исключениями — состоял в сознательном и бессознательном раболепстве перед Фази, который нашел теперь свое настоящее большинство в присоединенных с 1815 г. к Женеве католических сельских районах Савойи. Всесильные там попы, ультрамонтаны, заключили союз с этим «радикализмом», детищем Фа-зи. Галера самым низким образом поставили под подозрение, подвергли преследованию и лишили поста. Молодая демократическая партия не могла еще выставить к предстоявшим выборам своего собственного списка наряду с аристократической и объединенной старорадикальной и ультрамонтанской партиями. И хотя Джемс Фази отказался включить в свой список несколько имен демократов, все же Галер и его единомышленники отклонили все предложения аристократической партии и решили на этот раз голосовать за список Фази и ждать своей победы в будущем. Если бы Фази искренне думал о прогрессе и серьезном развитии гражданской жизни, то он не цеплялся бы за мерзкий хвост вечно озирающихся назад ультрамонтанов. Для достижения большего успеха в клевете и гонениях на Галера оруженосцы его превосходительства, «радикального» президента, основали особый пасквильный листок, чтобы их мудрому повелителю не нужно было марать своей бранью свой «Moniteur» — «Revue de Geneve»; тем обильнее стала появляться эта брань в органе его козлов отпущения, которых он мог в любой момент дезавуировать. Слабый здоровьем Галер не выдержал этой низкой травли и умер еще в том же году (1852), 33 лет от роду. Как часто мне приходилось слышать в Женеве: «Наш добрый благородный Галер пал жертвой беспощадной мести нашего иезуитского тирана!». На следующих выборах правительства друзья Галера приняли предложение аристократии о союзе тем охотнее, что последняя готова была довольствоваться падением Фази и очень скромной долей участия в управлении. Принципиальный Галер отказался бы, вероятно, и теперь от этого союза; но, говорили его партийные единомышленники, ведь показал же нам г-н Фази прекрасный пример своего союза с ультрамонтанами; почему же мы должны стыдиться приличного аристократического хвоста, если Фази не стыдится неприличного ультрамонтанского хвоста? Почему мы не сможем, по крайней мере, с таким же успехом идти вперед с образованной аристократией. с каким Фази обещает идти в союзе с невежественным ультрамонтанством?

Таким образом, на выборах (кажется, это было в ноябре 1853 г.), на которых многие радикалы, в том числе даже товарищи Фази по правительству, перешли к демократам, наш герой 1846 г. подавляющим большинством был сброшен с президентского кресла. Растерянность обремененного долгами экс-президента была необычайно велика. В связи с этим я должен остановиться на некоторых подробностях его жизни.

Промотавший значительное наследство в кутежах и любовных похождениях еще до своего вступления в правительство, по шею в долгах и безжалостно преследуемый кредиторами, г-н Джемс Фази постарался, сделавшись президентом, как можно скорее отменить закон об аресте за долги, — конечно, «в интересах личной свободы». Так, в 1856 г. один замученный долгами женевец сказал мне: «Хорошо, что мы выбрали главой правительства обремененного долгами человека, который отменил если не долги, то, по крайней мере, долговую тюрьму».

Но в начале 50-х годов материальное положение г-на Фази оказалось очень стесненным, так что «благодарный народ» должен был поспешить ему на помощь и выделить ему в подарок под застройку большой участок земли на освободившемся месте после срытия укреплений. Да и почему бы нет? Ведь он помог убрать с этой площади укрепления, почему же ему было не позволить себе «аннексировать» клочок земли, когда и более крупные владетельные персоны без всяких колебаний так поступают? Теперь г-н Фази оказался в состоянии продать много крупных участков для постройки домов и выстроить себе самому большой красивый дом. Но на беду он тут

же снова запутался в долгах и не мог уплатить занятым у него на постройке рабочим. В начале 1855 г. столяр, которому он должен был несколько тысяч франков, на улице кричал ему: «Уплати мне, негодяй, чтобы я мог купить детям хлеба!» При таких-то стесненных обстоятельствах он лишился президентского моста, а в довершение всего на него обрушилась еще большая беда. Радикальное кредитное учреждение Caisse d'Escompte {Учетная касса. Ред.} было вынуждено прекратить платежи. Друзья Фази в этом учреждении, не менее его отягощенные долгами, выдали себе и ему, — вопреки уставу — ссуды, превышавшие средства банка. Директор банка, сидящий еще и теперь в тюрьме, позволил себе — дурные примеры портят добрые нравы — еще большие позаимствования из банковских средств. Таким образом, Caisse d'Escompte была накануне большого несчастья — банкротства. Сбережениям сотен бережливых рабочих семейств грозила опасность. Нужно было помочь здесь теперь советом и делом во что бы то ни стало, иначе все предприятие Фази было бы развеяно дефицитом, как пылинка ветром. Разумеется, при таких обстоятельствах нельзя было раздобыть денег для самой Caisse d'Escompte. Но как раз тогда в Женеве зарождалось новое кредитное учреждение, Banque Generale Suisse {Главный швейцарский банк. Ред.}. Надо было достать этому банку значительные суммы, чтобы он, со своей стороны, мог спасти Caisse d'Escompte от отлива денег, а г-на Фази от прилива долгов. Фази должен был стать спасителем, чтобы быть спасенным. В случае удачи ему гарантировали приличное вознаграждение в виде определенного процента, а для Caisse d'Escompte — спасительный вспомогательный капитал. Итак, с этой целью г-н Фази отправился pro domo {ради себя самого. Ред.} и ради Banque Generale Suisse в Париж, где ему после многонедельного пребывания и — как передавала молва — при милостивом содействии «августейшего» удалось раздобыть у Credit Mobilier спасительную сумму во много миллионов франков. Как раз тогда шли приготовления к новым выборам правительства (ноябрь 1855 г.); поэтому спаситель еще до своего прибытия в Женеву написал, что в ближайшее время привезет с собой огромный груз миллионов. Это было целительным пластырем для израненных сердец акционеров Caisse d'Escompte и чудодейственным факелом для ультрамонтанско-радикальных избирателей. На одной тогдашней карикатуре он с большим сходством был изображен в виде колоссального, нагруженного золотыми мешками лебедя, приплывающего по озеру в женевскую, гавань. Один шутник рассказывал мне тогда, что за кружкой пива ему сообщили, будто Фази привез с собой 50 миллионов франков; за вином — 100, а за extrait d'absynthe {абсентом. Ред.} — 200 миллионов. Репутация папаши Фази как обладателя чудотворной силы была снова вполне восстановлена в глазах его детей. Демократы, уверенные в победе на выборах, не сделали никаких особых усилий. Образовавшееся с недавнего времени общество сильных молодых людей — les frui-tiers {сыроваров. Ред.} — вело себя совершенно, как лейб-гвардия Фази, грубейшим образом терроризировало избирателей в момент выборов, и кумир их снова уселся в президентское кресло.

Но на этот раз вскоре ясно и недвусмысленно обнаружилось, что ультрамонтаны не даром дали своих многочисленных избирателей, что они также хотят платы за победу. В один прекрасный день изгнанный из Швейцарии после войны с Зондербундом фрейбургский епископ, г-н Марийе, вечный подстрекатель и смутьян, приехал с высокого соизволения г-на Фази из Франции обратно в Женеву и начал служить «святые» мессы. По всему городу пронесся крик недовольства, вскоре нашедший отклик во всей Швейцарии. Это показалось чрезмерным даже самым слепым радикалам, самым преданным fruitiers. Тотчас же состоялось народное собрание, на котором был вынесен вотум недоверия главе правительства. Его коллега, регирунгсрат г-н Турт, хотя он и был всего лишь одним из приверженцев и учеников Фази, возымел рискованное желание эмансипироваться и стал беспощадно громить своего господина и патрона. Но г-н Фази уехал еще до появления г-на епископа, как всегда поступал в тех случаях, когда заваривал своим коллегам кашу, которую они должны были одни расхлебывать. Г-н Марийе, разумеется, вынужден был немедленно покинуть Женеву и Швейцарию. А папаша Фази, устроив предварительно головомойку своим мятежным детям, написал из Берна, что его не поняли, что правительство совершило оплошность и что он действовал только в «интересах религиозной свободы», разрешив епископу просто лишь посетить город. Когда первая буря улеглась, тяжко оскорбленный папаша Фази вернулся. Несколькими оракульскими изречениями, которые годятся на все случаи жизни и потому кажутся всегда истинными, ему легко удалось восстановить свой пошатнувшийся авторитет и веру в свою чистую любовь к свободе и отечеству; тем более, что его господа коллеги имели любезность взять на себя главную вину. Фази же тем самым добился желанной цели, показав своим друзьям ультрамонтанам, что он всегда готов сделать для них все, что только в его силах. За последние годы г-н Джемс Фази стал очень богатым человеком. Помимо того, что Banque Generate Suisse обеспечил ему пожизненное получение определенного процента прибылей, он, будучи главой правительства, не забывал и своих собственных интересов при железнодорожном строительстве в своем кантоне и т. д. В его большом красивом доме (особняк Фази на набережной Монблан) вращается в cercle des etrangers {кругу иностранцев. Ред.} избранное общество. А с тех пор, как Пьемонт нашел, что с его государственной моралью несовместимы «игорные притоны» савойских курортов, сострадательный и растроганный президент Женевской республики дал в своих просторных залах приют одному такому притону, как изгнаннику. Да здравствует свобода! Laissez aller et laissez faire! Allez chez moi et faites votre jeu!^{139}

Иль этого мало тебе? ^{140}

Твой Иоганн Филипп Беккер».

От патронов Фогта я спускаюсь к его сообщникам.

Peace and goodwill to this fair meeting, I come not with hostility, but greeting ^{141} .

Впереди процессии, из участников которой я упомяну лишь о некоторых наиболее выдающихся фигурах, нас встречает берлинская «National-Zeitung» под командой г-на Ф. Цабеля. Если сравнить подсказанную мосье Эдуару Симону самим Фогтом рецензию на «Главную книгу» в «Revue contemporaine» с соответствующими статьями «National-Zeitung», «Breslauer-Zeitung» [565] и т. д., то можно подумать, что «округленная натура» изготовила две программы — одну для обработки итальянской, а другую для обработки аугсбургской кампании. Что же, в самом деле, заставило г-на Ф. Цабеля, этого обычно столь скучного и осторожного проныру и жирного толстяка из «National-Zeitung» хватить через край и перелагать уличные песенки Фогта на язык передовиц?

565

«Breslauer Zeitung» («Бреславльская газета») — немецкая ежедневная газета, основанная в Бреславле (Вроцлаве) в 1820 году; в 50 — 60-х годах XIX в. придерживалась консервативного направления.

Первое подробное указание на «National-Zeitung» встречается в № 205 «Neue Rheinische Zeitung» от 26 января 1849 г. в передовой статье, начинающейся словами: «Верстовой столб с надписью: в Шильду» [566] . Но руки верстового столба слишком длинны, чтобы вновь отпечатать их здесь. В передовой статье «Neue Rheinische Zeitung» № 224 от 17 февраля 1849 г. мы читаем:

«Берлинская «National-Zeitung» — содержательное выражение бессодержательности. Вот несколько новых примеров. Речь идет о прусской циркулярной ноте… Хотя и но! Быть в состоянии и желать и казаться! Находить и хотеть, чтобы прусское правительство хотело! Каждая фраза, точно каторжник, несет на ногах огромную тяжесть и безмерно тяжела. Каждое «если», каждое «хотя», каждое «но», это — воплощенный Dr. utriusque juris ^{142} . И если вы всю эту христианско-германскую пухлую ветошь, все это бумажное тряпье, в которое «National-Zeitung» заботливо заворачивает свою мудрость, столь же тщательно развернете, то что останется?.. Политиканская болтовня — черным по белому, как premier Berlin, en grande tenue… ^{143} «National-Zeitung», очевидно, печатается для мыслящих читателей, как «Всемирная история» Роттека [567] … У французов имеется удачное выражение для такого рода чисто словесного мышления: «Je n'aime pas les epinards et j'en suis bien aise; car si je les aimais, j'en mangerais beaucoup, et je ne peux pas les souffrir». «Я не люблю шпината, и это очень хорошо; если бы я его любил, то ел бы его много, а я его не выношу». «National-Zeitung» желает счастья Пруссии, а потому… и нового министерства. Но министерство — это то, чего она желает при всяких обстоятельствах. Только насчет этого у патронов «National-Zeitung» имеется ясность и полная уверенность».

566

См. статью К. Маркса «Берлинская «National-Zeitung» — первичным избирателям» (настоящее издание, том 6, стр. 210).

Шильда — название города, жители которого, шильдбюргеры, герои одноименной немецкой народной книги конца XVI в. («Schildburger»), стали символом филистерской ограниченности и тупости.

567

Так «Neue Rheinische Zeitung» иронически называет читателей «National-Zeitung», намекая на подзаголовок известной в то время книги: К. Rotteck. «Allgemeine Geschichte vom Anfang der historischen Kenntnis bis auf unsere Zeiten; fur denkende Geschichtsfreunde». Freiburg und Konstanz, 1813–1818 (К. Роттек. «Всеобщая история от зарождения исторического познания до нашего времени; для мыслящих друзей истории». Фрейбург и Констанц, 1813–1818).