Собрание сочинений, том 17
Шрифт:
«Г-н граф, Вы забываете, что Вы говорите с французом. Принести в жертву героический гарнизон, поведением которого восхищался весь мир, а мы в особенности, было бы трусостью, и я не обещаю Вам передать, что Вы предложили нам такое условие».
Мы видим, как мало учитывается фактическое положение вещей в этом ответе, мы находим в нем лишь вспышку патриотического чувства. Поскольку в Париже это чувство действительно чрезвычайно сильно, с ним, разумеется, в такой момент нельзя было не считаться; но следовало бы также хорошенько взвесить имеющиеся факты. Страсбург достаточно долго подвергался правильной осаде, и потому можно быть определенно уверенным в его скором падении. Крепость, подвергшаяся правильной осаде, в состоянии сопротивляться в течение некоторого времени; благодаря исключительному напряжению сил она даже может продлить свою оборону на несколько дней; но если армия не придет ей на выручку, то с математической точностью можно сделать вывод о неизбежности ее падения. Трошю и высший военно-инженерный персонал в Париже отлично знают это; им известно, что нигде нет армии, которая пришла бы на выручку Страсбургу; и все-таки Жюль Фавр, коллега Трошю в правительстве, по-видимому, всего этого не принимает во внимание. Единственное, что он увидел в требовании сдачи Страсбурга, — это оскорбление для себя, для страсбургского гарнизона и французского народа. Но главная заинтересованная сторона — генерал Урик и его гарнизон, — несомненно, сделали достаточно для защиты своей чести. Избавить их от последних нескольких дней совершенно безнадежной борьбы, если бы таким способом можно было улучшить слабые шансы Франции на спасение — это было бы для них не оскорблением, а вполне заслуженной наградой. Генерал Урик, несомненно, предпочел бы сдаться по приказу своего правительства в обмен на равноценную уступку со стороны противника, чем сдаться под угрозой штурма и без всякой компенсации.
Тем
Между двумя армиями, находящимися в открытом поле, вопрос о заключении перемирия решается легко. Устанавливается демаркационная линия, — скажем, полоса нейтральной территории между двумя воюющими сторонами, — и дело сделано. Но тут в открытом поле имеется только одна армия; другая, поскольку она все еще существует, заперта в крепостях, которые в большей или меньшей степени подвергнуты обложению. Что же произойдет со всеми этими крепостями? Каким должно быть их положение во время перемирия? Бисмарк старается обойти все это молчанием. Если бы было заключено двухнедельное перемирие и в нем ничего не говорилось бы относительно этих городов, то, само собой разумеется, должно было сохраняться status quo [существующее положение. Ред.], за исключением ведения военных действий против гарнизонов и укреплений. Таким образом, Бич, Мец, Фальсбур, Париж и, кто знает, сколько других крепостей были бы по-прежнему обложены и отрезаны от всякого снабжения и коммуникаций; находящиеся в них люди продолжали бы расходовать свои запасы продовольствия так же, как если бы никакого перемирия не было, и, таким образом, перемирие принесло бы осаждающим почти такие же результаты, как и продолжение боевых, действий. Мало того, могло даже случиться, что во время перемирия у одной или у нескольких из этих крепостей истощились бы все запасы, и им пришлось бы немедленно сдаться блокирующим их войскам, чтобы избежать голодной смерти. Отсюда следует, что граф Бисмарк, хитрый, как всегда, предусматривал использование перемирия для того, чтобы принудить крепости противника к сдаче. Конечно, если бы переговоры продолжались дальше и привели к выработке проекта соглашения, французский штаб обнаружил бы это и обязательно выставил такие требования в отношении тех городов, которые подвергаются обложению, что вся эта затея, вероятно, провалилась бы. Но г-н Жюль Фавр со своей стороны обязан был до конца разобраться в предложении Бисмарка и обнаружить его скрытые замыслы. Если бы он запросил, каково же будет во время перемирия положение блокированных городов, он не предоставил бы графу Бисмарку возможности выставлять напоказ перед всеми свое фальшивое великодушие, разоблачить которое он оказался не в состоянии, хотя сделать это было вовсе нетрудно. Вместо этого он проявляет такую запальчивость в связи с требованием сдачи Страсбурга и выдачи его гарнизона в качестве военнопленных, что всему миру становится ясным: даже после суровых уроков двух последних месяцев представитель французского правительства не способен оценить действительную обстановку, потому что он все еще находится sous la domination de la phrase [во власти фразы. Ред.].
Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1758, 1 октября 1870 г.
ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — XX
Даже после непостижимых ошибок, которые привели к фактическому уничтожению французских армий, вызывает удивление тот факт, что Франция, в сущности, оказалась во власти победителя, захватившего всего лишь одну восьмую ее территории. Часть страны, действительно занятая немцами, ограничена линией, проходящей от Страсбурга до Версаля и от Версаля до Седана. Внутри этой узкой полосы французы еще удерживают крепости Париж, Мец, Монмеди, Верден, Тионвиль, Бич и Фальсбур. Наблюдением за этими крепостями, их блокадой или осадой заняты почти все силы, которые до настоящего времени были направлены во Францию. Возможно, что у немцев остается достаточно конницы, чтобы очистить от противника территорию вокруг Парижа до Орлеана, Руана и Амьена и даже дальше; но об оккупации всерьез какого-нибудь обширного района в настоящий момент и думать нечего. Правда, в Эльзасе, к югу от Страсбурга, сейчас находится около 40000 или 50000 войск ландвера, и численность этой армии может почти удвоиться после присоединения большей части осадного корпуса из-под Страсбурга. Эти войска, по-видимому, предназначаются для продвижения в южную часть Франции: утверждают, что они должны двинуться на Бельфор, Безансон и Лион. Каждая из этих трех крепостей представляет собой большой укрепленный лагерь с отдельными фортами, расположенными на достаточном удалении от главного крепостного вала; осада или даже серьезная блокада сразу всех этих трех крепостей потребовала бы больших сил, чем те, которыми располагает эта армия. Поэтому мы уверены, что это утверждение распространяется просто для отвода глаз и что новая германская армия уделит этим крепостям лишь минимальное-внимание; она вступит в долину Соны, в богатейшую часть Бургундии, опустошит ее, а затем двинется к Луаре, чтобы установить связь с армией, окружающей Париж, и действовать в зависимости от обстоятельств. Но даже эти крупные силы, пока они не имеют непосредственной связи с армией, находящейся под Парижем, — связи, которая позволит ей обходиться без прямых и самостоятельных коммуникаций с Рейном, — даже эти крупные силы используются только для рейдов и не в состоянии удержать в своем подчинении обширную территорию. Таким образом, их действия в течение ближайших недель не увеличат фактически захваченную немцами французскую территорию, которая по-прежнему будет ограничиваться лишь одной восьмой всей территории Франции; и все-таки Франция, хотя она и не хочет этого признать, фактически завоевана. Как же это стало возможным?
Главной причиной этого является чрезмерная централизация всей системы управления во Франции, особенно военного управления. Вплоть до самого последнего времени Франция была разделена для военных целей на двадцать три округа; в каждом из них, насколько это было возможно, находились гарнизоны, состоящие из одной пехотной дивизии с кавалерией и артиллерией. Между командующими этими дивизиями и военным министерством не было промежуточного звена. Больше того, эти дивизии были просто административными, а не военными организациями. Составлявшие их полки не предполагалось сводить во время войны в бригады; они только в мирное время подчинялись в дисциплинарном отношении одному и тому же генералу. В случае угрозы войны их могли направить в совершенно различные армейские корпуса, дивизии или бригады. Дивизионного штаба, кроме штаба, Выполняющего административные функции, или состоящего лично при командующем генерале, вообще не существовало. При Луи-Наполеоне эти двадцать три дивизии были объединены в шесть армейских корпусов, каждый под командованием маршала Франции. Но эти армейские корпуса, так же как и дивизии, не были постоянными формированиями на случай войны. Они были организованы для политических, а не для военных целей [68] . Настоящего штаба у них не было. Они представляли собой полную противоположность прусским армейским корпусам, каждый из которых имеет постоянную организацию для войны с определенным количеством пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерных войск, а также с военным, санитарным, юридическим и административным штабным управлением, готовым к проведению военной кампании. Во Франции административная часть армии (интендантство и т. д.) получала приказы не от командующего — маршала или генерала, — а непосредственно из Парижа. Если при таких условиях Париж оказывается парализованным, если коммуникации с ним перерезаны, то в провинциях не остается никакого организующего ядра; они оказываются точно так же парализованы и даже, может быть, в еще большей степени, поскольку освященная столетиями зависимость провинций от Парижа и его инициативы благодаря стародавнему обычаю стала неотъемлемой частью национального символа веры, восставать против которого не только преступление, но и святотатство.
68
В период Второй империи во Франции в мирное время все войска, находящиеся в данном округе, объединялись под командованием общего военачальника (называвшегося командующим армейским корпусом), который мог распоряжаться ими для поддержания существующего режима и подавления революционных выступлений масс. Однако в вопросах расположения, организации и обучения войск функции его были крайне ограничены. Постоянные армейские корпуса и армии должны были формироваться
Помимо этой главной причины существует другая, хотя и второстепенная, но в данном случае вряд ли менее важная; она состоит в том, что в результате внутреннего исторического развития Франции ее центр находится в опасной близости к ее северо-восточной границе. Триста лет тому назад это обстоятельство имело гораздо большее значение. Париж тогда находился на окраине страны. Целью почти непрерывного ряда войн против Германии и Испании, когда последняя владела Бельгией, было прикрыть Париж с востока и северо-востока большим пространством завоеванной территории. С того времени, как Генрих II захватил три епископства — Мец, Туль и Верден (1552 г.), — и до революции таким путем были завоеваны и присоединены к Франции Артуа, часть Фландрии и Эно, Лотарингия, Эльзас и Монбельяр, чтобы служить буферами, которые примут на себя первый удар при вторжении, направленном против Парижа. Мы должны признать, что этническая принадлежность, язык и обычаи населения предопределили превращение почти всех этих провинций в неотъемлемую часть Франции, и что Франция — благодаря, главным образом, революции 1789— 1798 гг. — сумела полностью ассимилировать и остальные. Но даже и тогда Париж остался подверженным опасности. От Байонны до Перпиньяна и от Антиба до Женевы сухопутная граница страны находится на значительном удалении от Парижа. От Женевы через Базель до Лаутербурга в Эльзасе это расстояние не меняется; граница образует дугу, описанную из Парижа как из центра и имеющую одинаковый радиус в 250 миль. Но в Лаутербурге граница отходит от этой дуги и образует внутри нее хорду, которая в одном месте находится только в 120 милях от Парижа. «La ou_le Rhin nous quitte, le danger commence» [«Опасность начинается там, где Рейн нас покидает». Ред.], — сказал Лавалле в своем шовинистическом произведении о границах Франции [69] . Но если мы продолжим указанную дугу в северном направлении от Лаутербурга, то мы обнаружим, что она почти точно проходит по течению Рейна до моря. Вот в чем действительная причина французских притязаний на весь левый берег Рейна. Только после приобретения этой границы Париж будет прикрыт с его наиболее обнаженной стороны одинаково отстоящими от него границами, имея к тому же реку в качестве пограничной линии. И Франция, несомненно, получила бы право на это, если бы руководящим принципом европейской политики была безопасность Парижа в военном отношении. К счастью, дело обстоит не так; и если Франция предпочитает иметь своей столицей Париж, то ей надлежит принять как должное наравне с его преимуществами связанные с этим невыгодные стороны, одной из которых является то, что оккупация небольшой части Франции, включая Париж, парализует ее деятельность как нации. Но если дело обстоит так, если Франция из-за того, что ее столица не защищена, не приобретает право на Рейн, то и Германии следует помнить, что военные соображения подобного характера дают и ей не больше прав претендовать на французскую территорию.
69
Имеется в виду книга: Th. Lavallee. «Les frontieres de la France». Paris, 1864 (Т. Лавалле. «Границы Франции». Париж, 1864).
Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1759, 3 октября 1870 г.
ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — XXI
Если верить сообщениям, посланным на воздушном шаре из Парижа, этот город обороняется несметными силами. Там находится от 100000 до 200000 мобилей из провинций, а также 250 батальонов парижской национальной гвардии, каждый из которых насчитывает 1500, а по словам некоторых — до 1800 или 1900 человек, то есть в целом по самым скромным подсчетам 375000 человек; там же находится, по крайней мере, 50000 солдат линейных войск, кроме морской пехоты, матросов, франтиреров и т. д. И, как гласит последнее сообщение, если все эти войска будут выведены из строя, то за ними стоят еще 500000 горожан, способных носить оружие и готовых в случае необходимости занять их место.
Под Парижем находится немецкая армия, состоящая из шести северогерманских армейских корпусов (4-го, 5-го, 6-го, 11-го, 12-го и гвардии), двух баварских корпусов к вюртем-бергской дивизии, всего восемь с половиной корпусов, насчитывающих приблизительно от 200000 до 230000 человек, во всяком случае не больше. И все же эта немецкая армия, несмотря на то, что она растянута по линии обложения не меньше чем на восемьдесят миль, как известно, удерживает эти несметные силы внутри города, отрезает их пути снабжения, охраняет все дороги и тропинки, ведущие из Парижа, и до сих пор победоносно отражала все вылазки гарнизона. Чем же это объяснить?
Во-первых, вряд ли можно сомневаться в том, что сведения об огромном количестве вооруженных сил в Париже являются плодом фантазии. Если это число в 600000 вооруженных людей, о котором так много говорят, уменьшить до 350000 или 400000, то мы окажемся ближе к истине. Однако нельзя отрицать того, что в Париже находится гораздо больше вооруженных людей для его обороны, чем вне Парижа для атаки этой крепости.
Во-вторых, боевые качества защитников Парижа крайне неодинаковы. Из них мы можем считать действительно надежными войсками лишь морскую пехоту и матросов, которые теперь занимают внешние форты. Линейные войска — обломки армии Мак-Магона, пополненные резервистами, большая часть которых необученные новобранцы, — показали в бою 19 сентября у Мёд она, что они деморализованы. Мобили — сами по себе хороший материал — лишь теперь проходят первоначальное обучение; они плохо укомплектованы офицерским составом и вооружены тремя различными образцами винтовок: винтовкой Шаспо, усовершенствованной и неусовершенствованной винтовками Минье. Никакие усилия, никакие перестрелки с неприятелем не могут придать им за короткий срок той стойкости, которая одна позволила бы им выполнить то, что больше всего необходимо: встретить и разбить противника в открытом поле. Основным недочетом в организации мобилей является недостаток в подготовленных инструкторах, офицерах и унтер-офицерах, что препятствует превращению их в хороших солдат. И все же они, по-видимому, являются лучшим элементом в обороне Парижа; по крайней мере, они, вероятно, готовы подчиняться дисциплине. Местная национальная гвардия имеет чрезвычайно смешанный состав. Батальоны из предместий, состоящие из рабочих, в достаточной мере полны желания и решимости сражаться; они будут повиноваться и проявят своего рода инстинктивную дисциплину, если только ими будут руководить люди, пользующиеся, как лично, так и в политическом отношении, их доверием; но всяким другим начальникам они окажут неповиновение. Кроме того, они не обучены и не имеют подготовленных офицеров, и если дело не дойдет до завершающей борьбы на баррикадах, то их лучшие боевые качества не подвергнутся проверке. Но значительная часть национальной гвардии, которую вооружил Паликао, состоит из буржуазии, преимущественно из мелких торговцев, а эти люди в принципе не любят воевать. Вооружившись, они занимаются тем, что караулят свои лавки и дома; и если неприятель с дальних дистанций подвергнет последние обстрелу, то воинственный пыл этих людей, по всей вероятности, угаснет. К тому же они представляют собой силу, организованную для борьбы не столько с внешним врагом, сколько с врагом внутренним. Все их прошлые традиции говорят об этом, и девять десятых из них убеждены, что такой внутренний враг именно в данный момент скрывается в самом сердце Парижа и ждет только удобного случая, чтобы напасть на них. Большинство из них женатые люди, не привыкшие к лишениям и опасностям; и, на самом деле, они уже ворчат по поводу суровости службы, которая вынуждает их проводить одну из трех ночей под открытым небом на крепостных валах города. Среди таких войск можно найти роты и даже батальоны, которые при известных обстоятельствах будут вести себя храбро; но, если взять их в целом, на них нельзя положиться, в особенности при регулярной и утомительной службе.
При таких войсках в Париже неудивительно, что окружающие его немецкие войска, далеко не столь многочисленные и к тому же сильно разбросанные, не боятся никаких нападений оттуда. В самом деле, все боевые действия, которые велись до сих пор, показывают, что Парижская армия (если только ее можно так назвать) не способна действовать в полевых условиях. Достаточно типичным было первое большое наступление на блокирующие войска 19 сентября. Корпус генерала Дюкро, насчитывавший около 30000 или 40000 человек, в течение полутора часов сковывали два прусских полка (7-й и 47-й) до тех пор, пока на помощь к ним не подошли два баварских полка, а другая баварская бригада не обрушилась на фланг французов; последние в беспорядке отступили, оставив в руках неприятеля редут, имеющий восемь орудий, и большое количество пленных. Численность немецких войск, участвовавших в этом бою, не могла превышать 15000 человек. С того времени вылазки французов производились совершенно иначе. Они отказались от всяких намерений дать решительное сражение; они высылают небольшие группы для нападения на передовые посты и на другие мелкие отряды; если же бригада, дивизия или более крупное французское соединение выдвигается за линию фортов, то они ограничиваются только демонстрацией. Цель этих боевых действий не столько нанести ущерб неприятелю, сколько на практике обучить французских новобранцев ведению боя. Несомненно, что эти боевые действия постепенно улучшат их подготовку, но лишь незначительная часть трудноуправляемой массы людей, сосредоточенной в Париже, может извлечь пользу из практики, которая проводится в столь ограниченных масштабах.