Собрание сочинений, том 18
Шрифт:
Но из этого не следует, чтобы один выставлял свою национальность. другой свою индивидуальность, как «особые» начала. „Чем меньше они думают о себе и чем более «проникаются» общечеловеческим «содержанием», тем более оживотворяется и получает смысл национальность одного и индивидуальность другого“ (стр. 71). Так и славяне только тогда завоюют «свое законное место» в истории и в свободном братстве народов, когда они проникнутся вместе с другими мировыми интересами (стр. 71).
„В Германии реформация очень скоро утратила характер «бунта», несвойственного немецкому темпераменту, и приняла вид «мирной государственной» реформы, послужившей немедленно основанием для «самого правильного», систематического, ученого государственного деспотизма. Во Франции после долгой и кровавой борьбы, послужившей не мало к развитию свободной мысли в этой стране, они (стремления к реформе)
Это место очень характерно для Бакунина; подлинно капиталистическое государство для него антиправительственно; во-вторых, различие в развитии Германии, с одной стороны, Голландии и Англии — с другой, он выводит не из изменившихся условий мировой торговли, а и т. д.
Религиозная Реформация породила в цивилизованном человечестве два главных направления: — недурно тоже, что Возрождение он рассматривает только sub specie [под углом зрения. Ред.] религии — экономическое и либерально-«буржуазное» — особенно Англия, а затем и Америка, — ,,и деспотически-«государственное», по сущности своей также «буржуазное» — слово burgerlich служит ему как для капитализма, так и для средневекового мещанства в Германии — и протестантское, хотя и смешанное с дворянским католическим элементом, впрочем, вполне подчинившимся «государству». Главными представителями этого направления были Франция и Германия —– сначала австрийская, потом прусская“ (стр. 73). Французская революция основала новый общечеловеческий интерес, идеал полнейшей человеческой свободы, но только исключительно на политическом поприще; противоречие, неосуществимость политической свободы; свобода в «государстве» — ложь. Породила два главных направления. Систематическая эксплуатация пролетариата и обогащение меньшинства. На этой эксплуатации народа одна партия хочет основать демократическую республику, другая, более последовательная, — монархический, то есть откровенный «государственный» деспотизм (стр. 73).
Против всех этих стремлений — новое направление, „прямо ведущее“ … к Бакунину (стр. 74).
Итак, славянский пролетариат должен войти целой массой в Международное Товарищество Рабочих (стр. 75). „Мы уже имели случай упомянуть о великолепном заявлении интернационального братства венскими работниками в 1868 г.“ (стр. 75) против пангерманской программы. Но австрийские рабочие не сделали необходимых дальнейших шагов, „потому что были остановлены (удержаны) на первом шагу германо-патриотической пропагандой г-на Либкнехта и других социальных демократов, приехавших вместе с ним в Вену, кажется, в июле 1868 г., именно с целью отвлечь (совратить) верный социальный инстинкт австрийских работников с пути интернациональной революции и направить его к политической агитации в пользу основания «государства», называемого ими «народным» (Volksstaat), разумеется, пангерманского, — одним словом, для осуществления патриотического идеала князя Бисмарка, только на социально-демократической почве и посредством так называемой легальной «народной агитации»“ (стр. 76).
„Для славян это значило бы подчиниться добровольно немецкому игу, а это «противно» всякому славянскому сердцу (стр. 77). Вследствие того мы не только не станем уговаривать братьев славян вступить в ряды социал-демократической партии немецких рабочих, руководимых диктаторской властью гг. Маркса и Энгельса, а за ними — гг. Бебеля, Либкнехта и нескольких литераторствующих евреев; мы, напротив, должны употребить все усилия, чтобы отвратить славянский пролетариат от самоубийственного «вступления» в «союз» с этой партией, отнюдь не «народной», но по своему направлению, по целям и средствам чисто «буржуазной» и к тому же исключительно немецкой, то есть «славяно-убийственной»“ (стр. 77).
Славянский пролетариат не только не должен вступать в союз с этой партией, но должен держаться от нее подальше, зато тем теснее примкнуть к Международному Товариществу Рабочих. Отнюдь не должно смешивать немецкую партию социал-демократов с Интернационалом (стр. 77). Политически-патриотическая программа первой не имеет почти ничего общего с программой последнего, наоборот, совершенно противоположна ей. На Гаагском конгрессе марксисты пробовали навязать ее всему Интернационалу. Но эта попытка вызвала всеобщий громкий протест со стороны Италии, Испании, части Швейцарии, Франции, Бельгии, Голландии, Англии, даже отчасти Соединенных Штатов
Славянский пролетариат должен войти массами в Интернационал, образовать секции, а если окажется нужным, то и «общеславянскую федерацию» (стр. 78).
Сербия, «Сербское княжество»: после освобождения от турок сербы основали «государство», иго которого тяжелее турецкого (стр. 79). Отдано жертвой бюрократическому «грабежу» и деспотизму (там же). В турецкой Сербии нет ни дворянства, ни очень больших земельных собственников, ни промышленников, ни чрезвычайно богатых купцов; образовалась новая бюрократическая аристократия, большей частью воспитанная на казенный счет в Одессе, Москве, Петербурге, Вене, в Германии, Швейцарии, в Париже (стр. 79).
Болгары знать ничего не хотят о сербском «душановском царстве»; точно так же «хорваты» и «черногорцы» и боснийские сербы. Для всех этих стран есть лишь один путь к спасению и объединению — социальная революция, но «никак не государственная война», которая может привести только к их покорению Россией или Австрией или обеими вместе (стр. 86).
В чешской Богемии, к счастью, царство и венец Венцеслава еще не восстановлены; венское начальство обращается с ней как с простой провинцией, не пользующейся даже привилегиями какой-нибудь Галиции, а между тем в Богемии столько же политических партий, сколько их в любезном [У Бакунина: «в любом». Ред.] славянском «государстве». „Да, этот проклятый немецкий дух политиканства и «государственности» так проник в образование чешского юношества, что оно подвергается серьезной опасности «утратить» вконец возможность «понимать свой народ»“ (стр. 86). „Во всех австрийских городах, где славянское население смешано с немецким, славянские работники принимают самое энергическое участие во всех общих заявлениях пролетариата. Но в этих городах не существует почти других рабочих ассоциаций, кроме тех, которые признали программу социал-демократии Германии, так что на деле славянские работники, увлеченные своим социально-революционным инстинктом, вербуются в партию, прямая и громко признанная цель которой — создание пангерманского «государства», то есть огромной немецкой“ «тюрьмы» (стр. 88).
Им надлежит признать программу руководимого Бакуниным Интернационала (стр. 89) (в качестве специального вербовочного бюро рекомендуется (стр. 89, примечание) славянская секция в Цюрихе, принадлежащая к Юрской федерации).
Австрия (заключение).
Империя существует еще только благодаря расчетливому долготерпению Пруссии и России, не желающих пока приступить к ее разделу, потому что каждая из них надеется при удобном случае захватить кусок побольше.
Россия:
„Полезная конституция для народа может быть только одна — разрушение (русской) империи“ (стр. 96).
Обладает ли она военной силой, чтобы состязаться с новой германской империей? Только в этом в настоящее время политический вопрос в России (там же). „Вопрос этот… поставлен с неотвратимой необходимостью новым положением Германии, которая «за одну ночь (uber Nacht) выросла в огромное и всесильное государство». Но вся история свидетельствует, и рациональная логика подтверждает, что два равносильных государства не могут одновременно существовать рядом. Одно из них должно покорить себе другое“ (стр. 97). Это необходимо для Германии. „После долгого, долгого политического унижения она вдруг стала могущественнейшей державою на континенте Европы. Может ли она терпеть, чтобы рядом, так сказать, у самого ее носа, стояла держава, вполне от нее независимая, ею еще не побежденная и смеющая равняться с нею; к тому же еще держава русская, «самая ненавистная»!“ (стр. 97).
„Мы думаем, что мало русских, которые не знали бы, до какой степени немцы, все немцы, а главным образом немецкие буржуа, и под их влиянием, увы! и сам немецкий народ, ненавидят Россию“ (стр. 97). Эта ненависть — одна из сильнейших национальных немецких страстей (стр. 98).
Вначале — почтенная ненависть немецкой цивилизации к татарскому варварству (стр. 98). В 20-х годах протест политического либерализма против политического деспотизма (там же). Они возложили всю ответственность за Священный союз на Россию (там же). В начале 30-х годов симпатии к полякам, ненависть к русским, как усмирителям польского восстания (там же). Опять позабыли, что Пруссия помогала при усмирении Польши; Пруссия помогала, потому что с победой поляков вся прусская Польша восстала бы, что „убило бы в корне «возникавшее могущество» прусской монархии“ (там же).