Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
– Да он же живой, - произнёс Лёшка и ткнул Пахомыча ногой.
Старика подняли. Он зло посмотрел на Лёшку и, став за спины вооружённых людей, закричал:
– Разбой-ник!
– Тише!
– крикнул человек в потёртой куртке.
Из Лёшкиных слов он долго не мог понять, в чём дело. А когда понял, рассмеялся. Засмеялись и остальные. Наконец человек перестал смеяться и, грозно посмотрев на Лёшку, сказал:
– Ну-ка, давай эту игрушку. Не про твою честь сработана.
– Разбойник!
– снова завопил Пахомыч.
– Тише, тише,
– Тут дело такое революция. Народный взрыв. Подпутал, выходит, хлопец. Да ты почти и в самом деле что генерал - эна как разукрашен.
– И он показал на швейцарскую ливрею и золотые лампасы на стариковских брюках.
Потом человек опять повернулся к Лёшке. Но того на прежнем месте уже не было. Словно ветром мальчишку сдуло.
Когда Лёшка кружным путём возвращался домой, он наконец повстречал Животова. Под стражей двух молодых парней околоточный понуро шагал по улице.
"Эх, не успел", - вконец расстроился Лёшка.
НЕОЖИДАННОЕ
Прошло три дня. Революция победила. Газеты сообщили о создании Временного правительства. Царь Николай Второй отрёкся от престола. Лёшка сам читал манифест. "Божьей милостью мы, Николай Второй, император Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая... признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть... Да поможет господь бог России", - писал бывший царь.
В этот день Лёшка снова был в городе и теперь мчался домой, неся долгожданную весть.
Не добежав квартала до Аптечной улицы, мальчик неожиданно столкнулся с Дарьей. Генеральская прислуга остановилась, всплеснула руками.
– Ох, батюшки, как же ты теперь?!
– Она обхватила Лёшку, прижала к себе.
Мальчик опешил.
– Сиротинушка! Да как же ты теперь? Чай, и тебя арестуют, - принялась причитать Дарья.
Лёшка опешил и вовсе.
– Арестуют, арестуют, - зачастила прислуга.
– Мастеровой-то в потёртой куртке не зря про тебя расспрашивал: и давно ли живёшь, и сколько лет от роду, и про родителев. Послала меня барыня за лекарствами, принялась рассказывать Дарья, - а в аптеке народу... И чего было, и чего было!.. А она как бабахнет!
– Кто бабахнет?
– Бомба, бомба, в подполье, у аптекаря. Да там целый склад, тараторила Дарья, - пулемёты, гранаты, пушки... Аптекаря-то арестовали.
Лёшка похолодел.
– Сиротинушка ты моя, - опять запричитала генеральская прислуга, уезжай, уезжай. Ты сказывал, дед-то у тебя на деревне есть. Арестуют они и тебя. Мастеровой-то всё: "Тут мальчик, - говорит, - такой шустрый". Всё про тебя допытывал. Беги. Уезжай. Я тебе и денег на дорогу дам.
– Она схватила мальчика за руку и потащила прочь от Аптечной улицы.
...В этот же вечер Дарья отвела Лёшку на Николаевский вокзал, купила билет, сунула варёных яиц на дорогу.
– Станцию не проспи!
– кричала на прощанье.
– Деду привет!
Раздался свисток. Колыхнулся вагон. Звякнули буфера. Поплыла платформа. Застучали колёса.
Лёшка
Глава вторая
ГОЛОДАЙ-СЕЛО
ДЕД САШКА
Длинной горбатой улицей растянулось село Голодай. Легло оно между лесом и рекой Голодайкой, повиснув ветхими, скособочившимися избами над самой кручей. И только в центре села, на самом высоком месте, как напоказ, ладный дом с каменным низом. Резное крыльцо. Дубовая дверь. Вывеска: "Лавка. Пафнутий Собакин".
В Голодай-селе Лёшка уже бывал: приезжал вместе с бабкой Родионовной в гости к деду Митину.
Минуло три года. И вот Лёшка снова идёт по голодаевской улице. Прошёл мимо лавки Собакина, свернул в проулок, спустился к овражку. Тут у самой околицы старенький дом, подгнившие брёвна, дырявая крыша, единственное оконце подслеповатым глазом смотрит на мир. Это и есть изба старика Митина, или, попросту, деда Сашки. Лёшка ударил в дверь.
– Кто там?
Дверь отворилась.
– Лексей!
– закричал старик.
– Ить ты. Откуда ты взялся?!
– Смотрит дед Сашка, не верит своим глазам.
– Вот так гость! Ну и дела. Лёшка, внучек, пожаловал! Заходи, заходи, - засуетился старик.
Лёшка переступил порог, глянул по сторонам. Всё тот же стол, та же лавка, те же брёвна в углу, и дед Сашка тот же самый, такой же маленький, с бородавкой на правой ноздре.
– Ты что же, насовсем или как?
– обратился старик.
– Насовсем.
– Тебя что же аптекарь прогнал или что другое?
– Я сам не схотел, - ответил уклончиво Лёшка.
– Эна она чего...
– протянул старик.
– Выходит, аптекарь строгий... Дед Сашка снова засуетился, притащил целую миску солёных огурцов, отрезал краюху хлеба, придвинул к Лёшке: - Ешь, наедайся.
Вечером пришли соседи: дед Качкин, Дыбов-солдат, по ранению вернувшийся с фронта, Прасковья Лапина и ещё человека два или три. Все с удивлением смотрели на Лёшку, поражались, как он один доехал из Питера. Потом стали расспрашивать про Петроград, про свержение царя.
И мальчик рассказал обо всём, что видел: про то, как в городе пять дней шла стрельба, как разъезжали грузовики с солдатами, как арестовывали жандармов, про Арсенал и про многое другое.
Ну, а что в Питере про землю говорят?
– спросил Качкин.
– Когда её мужикам нарезать станут?
– добавил Дыбов.
– И как там с войной, скоро ли с немцем замирятся?
– полезла Прасковья Лапина.
Лёшка задумался. О земле он ничего не знал. Про войну тоже. И мальчик снова принялся рассказывать про грузовики, Арсенал и как арестовывали важных царских чиновников.
Но теперь собравшиеся уже потеряли интерес к Лёшкиным рассказам и вскоре начали расходиться.
– Чего это они?
– спросил мальчик у деда.
– Земля, Лексей, - ответил старик, - для мужика вещь первейшая. На кой им твои грузовики и твой Арсенал. Ты им землицу возьми и выложи. Э-эх, и чего царя только скидывали, раз землю не дают, - вздохнул дед Сашка.