Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
Покрутившись часок в избе, мальчик вышел на улицу, понёсся к приятелям. Он вызвал Соньку Лапину, Митьку Дыбова, Петьку Качкина и о чём-то с ними шептался. Потом все вместе направились к кулацкому дому.
– Ну, а вам чего?
– набросилась на ребят собакинская жена.
– Нам Аминодава, - проговорил Лёшка.
Когда Аминодав вышел, отозвав кулачонка в сторону, Лёшка зашептал:
– А у Качкиных корова отелилась, так жеребёнок родился. Хочешь посмотреть?
– Да ну?!
– подивился Аминодав.
–
– С пятью ногами.
– С пятью?!
– С пятью, - подтвердила Сонька.
– И с козьими рогами, - продолжал сочинять Лёшка.
– А не брешете?
– Вот крест, - уверял Лёшка.
– Побежали, а то он ещё подохнет.
Аминодав побежал за ребятами. Однако те, поравнявшись с качкинской избой, свернули не к хлеву, как ожидал мальчик, а к баньке.
Кулачонок остановился.
– Пошли, - подтолкнул Лёшка.
– Он в баньке. Его туда для тепла.
– Это чтобы скотину не пугал, - подтвердил Митька.
Аминодав двинулся дальше, хотя уже и без прежней прыти. А когда подошли к баньке, то Лёшка, и Сонька, и Митька, и Петька все разом уже с силой втолкнули в неё Собакина.
Повалив мальчика на пол и прижав его грудь коленом, Лёшка зашептал:
– Говори, куда отец увёз лавку?
Аминодав заплакал, завертелся ужом, стал вырываться.
– Говори, - повторил Лёшка и ещё сильнее нажал коленкой.
Сонька схватила кулачонка за руки, Митька уселся на голову, Петька на ноги.
– Говори, говори, говори!
– кричали ребята.
– Не знаю, - упирался Собакин.
Тогда Лёшка привлёк к себе мальчика:
– Говори, а то нос откушу.
– Он наклонился к лицу Аминодава, заскрежетал зубами, раскрыл рот.
– А-ай!
– Говори!
Аминодав не выдержал, сдался.
Оставив Митьку и Петьку сторожить Собакина, Лёшка и Сонька помчались к деду Сашке.
– Дед, дед, - закричал Лёшка, - лавка нашлась!
– Ну, брехать, - не поверил старик.
– Нашлась, нашлась, - зачастила Сонька.
– Она на хуторах, в подполе у тётки Мавры, у кулацкой сестры.
Дед сорвался с печки, помчался разыскивать Дыбова и других мужиков.
Аминодав не соврал. Товары нашлись. В этот же день состоялся делёж лавки. Добро раздавали Дыбов и Прасковья Лапина: мужикам - хомуты и подковы, бабам - ситец и мыло, девкам - помаду и ленты.
А Лёшка, Сонька, Митька и Петька получили по крашеному прянику: у Соньки в виде коня, у Митьки в виде козы, у Петьки тоже в виде козы, а у Лёшки - ребята никак понять не могли: уж больно он походил на ту тварь, рассказами о которой заманил мальчик собакинского сынка в баньку.
Пряники были старые, чёрствые, но вкусные.
КАРАТЕЛИ
Не только в Голодай-селе, но и по всей России в ту весеннюю пору 1917 года прошли крестьянские
Прибыли каратели и в Голодай-село. Устроили казаки в доме Собакина штаб и стали чинить расправу. Дыбова увезли в тюрьму. Прасковью Лапину избили до полусмерти. Старику Качкину выдрали бороду. Схватили и деда Сашку.
Принесли домой старика без памяти прямо с улицы, в одних подштанниках. Глянул Лёшка: рубцы на спине, на лице и на шее ссадины. Дед весь съёжился, стал маленький-маленький, ростом не больше Лёшки. Положили старика на живот: на спину нельзя, спина воспалилась, кровавая; повыли бабы и девки, потом разошлись, и Лёшка остался один. Смотрит на деда слёзы глаза туманят. Стряхнёт слёзы рукой, а они опять набегают.
Ночью старик очнулся, глянул на Лёшку - не узнаёт внука. Бормочет что-то дед Сашка, а что - Лёшка понять не может.
– Дед, дед! Что, а дед?
– пристаёт мальчик.
Наконец разобрал: "Пить". Схватил Лёшка кружку, напоил деда. Пил старик жадно, кряхтел и стонал. Наконец отвалился от кружки и снова забылся.
Через час дед Сашка пришёл в себя.
– Лексей!
Лёшка бросился к деду.
– Лексей, - повторил старик.
– Беги. Убьют они тебя. Беги, Лексей. Собакины не простят. Поезжай в Москву.
– Дед говорил с трудом, делая остановки после каждого слова.
– Разыщи Третью Тверскую-Ямскую и дом Зыкова. Он наш мужик, голодаевский, примет. Скажи: дед Митин просил.
Лёшка упрямо замотал головой.
– Беги, - простонал старик. Потом снова закрыл глаза и упёрся лицом в лежанку.
К утру дед Сашка скончался.
Глава третья
НАТАША
У ДЯДИ ИПАТА
Прибыл Лёшка в Москву, разыскал Третью Тверскую-Ямскую и дом Зыкова.
Извозчичьим делом дядя Ипат занимался лет десять. Работал вначале по найму у московских господ, а потом и сам обзавёлся хозяйством. Постепенно хозяйство стало расти. Вскоре Зыков приобрёл вторую лошадь и второй экипаж, наконец, третий. К этому времени подросли сыновья Степан и Илья. Втроём и разъезжали по московским улицам.
Потом грянула мировая война. Молодые Зыковы ушли на германский фронт, и дядя Ипат остался один. Трудновато пришлось поначалу. Однако мужик он был смышлёный, оборотистый. Подумал и приспособил к лошадям невестку, бойкую и румяную Дуняшу. Вместе с Дуняшей теперь и ездили. А третий конь как бы в резерве, на всякий случай. Конь был старый. Такого и держать невыгодно, да дядя Ипат привык к Буланчику. С него с первого и пошла зыковская удача. Продавать коня дядя Ипат счёл за дурную примету. А тут подвернулся Лёшка.