Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
Ветлы опускали свои раскидистые ветви прямо в воду, которая цвела зеленью, дружно квакала лягушками, мельтешила жуками - водолюбами, лужанками, прудовиками - и какой-то быстроходной насекомой мелочью. Эта мелочь бороздила поверхность пруда, как конькобежцы каток.
Вокруг Сережек лежали поля. Слева и справа. За избами и впереди изб. На возвышенностях и в низинах. Упирающиеся в леса и уходящие в бесконечность к горизонту.
Казалось, и прошлым летом Ленька видел эти поля. Видел? Не видел. Смешно, наверно? Наверно...
Рожь, пшеница, клевер, горох, картофель,
Но больше всех Леньке нравилось одно поле. Оно вплотную подходило к бабушкиному огороду, что находился на задах их избы.
Поначалу Ленька даже не знал, что это за поле, что на нем растет. Он просто видел в поле среди прочей растительности около десятка ярких подсолнухов. А что вокруг них?
– Это вика, Ленек, вика, - объясняла бабушка.
– Смотри, размахнулась!
Говоря по совести, Ленька не знал, что такое вика и для чего она нужна.
Но такие же подсолнухи, как на том поле, росли в палисаднике. Их было два, и они будто нарочно забрались сюда, к бабушкиной избе, с того самого поля.
Ленька слышал или читал, что подсолнухи поворачиваются головой в сторону солнца. Сейчас он сам видел это. И когда порой ему казалось, что тот или иной подсолнух не слишком быстро поворачивается к солнцу, он почему-то волновался и пытался сам помочь подсолнуху чуть повернуться...
Рядом с подсолнухами в бабушкином палисаднике росли два молодых дубка. Листьев на них было мало, да и не удивительно: земля вокруг высохла.
Дождей нет и нет!
Каждую первую попавшуюся свободную минуту Ленька брал ведро, набирал в колодце воды и поливал их. И дубки и подсолнухи.
За этим занятием и застала его раз Елка.
– Ты что, Леонид? Зачем же по жаре поливать? Это, когда солнышко спадет, можно. А так они у тебя загибнут...
Ленька растерянно стоял с неопорожненным ведром перед ней. Она поняла, выхватила у него ведро и выплеснула воду под бузину.
– А вот ей все равно, - сказала.
– Ей как-никак можно.
Потом помолчала, улыбнулась.
– А ты, Леонид, очень изменился с прошлого года. Совсем взрослым стал...
Над деревней часто кружили чайки.
Леньке не очень нравились эти птицы. Большие, красивые, но какие-то холодные, недобрые, хищные...
Откуда они? Или с Нары прилетают? И почему все время вертятся над прудом?
Пруд в Сережках большой. Некоторые его даже озером называют. Прямо рядом со школой, в бывшем помещичьем парке.
Посредине пруда плавневый островок. Он зарос белокрыльником, хвощом, чередой. По берегам пруда камыши и роголист. Не пруд, а джунгли.
Когда Елки не было, Ленька часто проводил время здесь. Не один, конечно, с ребятами. Ловил карасей.
Но вот эти чайки...
Только удочку забросишь, а они уже тут как тут. Так и крутятся над водой, будто норовят перехватить пойманное. И еще -
Ребята говорили, что там дальше, в плавнях, чайки выводят своих птенцов. А потом, как те подрастут, бросают их и улетают куда глаза глядят. И молодые чайки, только освоятся, научатся корм себе добывать, улетают кочевать.
"И верно, противные птицы!" - думал про себя Ленька.
Даже как-то Елке об этом сказал с видом знатока, когда в клуб шли мимо пруда.
– Противные, говоришь? Улетают?
– переспросила Елка.
– Всем бы такими противными быть! А знаешь, что они на ночь сюда, на пруд, возвращаются? Не знаешь! А осенью вот улетят в чужие края, так потом, думаешь, как? Сюда вернутся гнездоваться! Детей воспитывать на родном месте! А ты говоришь противные!
– Купаться пойдем?
– спросила Елка.
Вопрос был обычный, если бы его задал любой из сережкинских мальчишек, и Ленька сразу же ответил бы на него: "Конечно!"
Но тут - Елка. С ней он ни разу не ходил купаться ни прошлым летом, ни сейчас. И вообще с девчонками не купался.
– Пойдем, - промямлил Ленька, понимая, что молчать дальше нельзя.
Они пришли на крутой берег Нары. Здесь Ленька купался и прежде. Елка отбежала куда-то в сторону, быстро переоделась, вернулась, спросила:
– Ты что, не будешь купаться?
– Почему не буду?
– Ленька начал поспешно раздеваться. И черт его дернул не сделать это раньше, пока Елки не было!
Кажется, Елка не понимала Ленькиного смущения.
– А хороша у нас Нара, правда?
– спросила она. И тут же добавила: - А ведь сюда Наполеон доходил. Ты историю любишь? (Ленька не успел ответить, поскольку поправлял в этот момент трусы.) Я - очень! Помнишь, Кутузов, после того как Москву сдал, докладывал царю? Я наизусть помню. Вот!.. Елка встала в торжественную позу.
– "Вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России... Хотя не отвергаю того, чтобы занятие столицы не было раною чувствительнейшею, но, не колеблясь между сим происшествием и теми событиями, могущими последовать в пользу нашу с сохранением армии, я принимаю теперь в операцию со всеми силами линию, посредством которой, начиная с дорог Тульской и Калужской, партиями моими буду пересекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до Москвы, и тем самым отвращая всякое пособие, которое бы неприятельская армия с тылу своего иметь могла, и, обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву и переменить всю свою операционную линию..."
Ленька даже опешил.
– И откуда ты это знаешь?
– Как - откуда? В книжке одной прочитала.
– И выучила?
– Специально не учила. А так запомнила...
– Здорово!
Ленька в школе даже стихи-то с трудом заучивал наизусть, а здесь целое письмо Кутузова...
– А потом, после этого письма, - продолжала Елка, - Кутузов и впрямь перехитрил Наполеона. Пошел по Рязанской дороге и вдруг хитро - назад, на Калужскую дорогу. Про Тарутино помнишь?
– Помню, - неуверенно сказал Ленька.