Собрание сочинений [Том 2]
Шрифт:
Его новые обязанности превратились для него в изрядную обузу. Он лишился возможности свободного передвижения и даже отказался от желания путешествовать дальше на север. Все это, однако, компенсировалось глубоким чувством привязанности к женщине и ее детям.
– В то время мною иногда овладевало огромное счастье быть отцом и мужем, - сказал дон Хуан, - но именно в эти моменты я замечал, что все складывается как-то ужасно неправильно. Я понял, что утрачиваю чувство отрешенности, приобретенное за время пребывания в доме Нагваля Хулиана. Сейчас я стоял на одной ступени с людьми, которые меня окружали.
Дон Хуан сказал, что потребовалось около года жестокой
Ушло его чувство отрешенности, которое и было тем, что давало ему силу любить. Без такой отрешенности им овладели только земные желания, отчаяние, безнадежность - все то, что так характерно для мира повседневной жизни. Ушла также и его предприимчивость. За годы, проведенные в доме Нагваля, он приобрел динамизм, сослуживший ему хорошую службу, когда он решил стать самостоятельным.
Но более всего его теперь беспокоило то, что он потерял свою физическую энергию. Ничем особым не болея, он однажды оказался полностью парализованным. Боли он не чувствовал. Паники не было. Казалось, его тело поняло, что мир и покой, в которых он так нуждался, могут быть обретены лишь тогда, когда оно прекратит всякое движение.
Беспомощный, лежа в постели, он мог лишь только думать. Он вскоре понял свою ошибку. Она была в том, что у него не было абстрактной цели. Он понял, что люди в доме Нагваля были необычными, потому что их абстрактной целью был поиск свободы. Не понимая, что такое свобода, он все же понял, что это нечто противоположное его конкретным желаниям.
Отсутствие абстрактной цели сделало его таким слабым и неэффективным, что он теперь уже был неспособен спасти свою приемную семью от ужасной нищеты. Вместо этого семья тащила его назад, к прозябанию, отчаянию и печали, которые сам он познал еще до встречи с Нагвалем.
Оглядываясь на свою жизнь, дон Хуан понял, что он не бедствовал и не имел конкретных желаний лишь тогда, когда был с Нагвалем. Нищета стала его уделом, когда им вновь завладели все его конкретные желания.
Впервые с тех пор, как в него много лет назад стреляли и он был ранен, дон Хуан полностью осознал, что Нагваль Хулиан был действительно Нагвалем, лидером и его бенефактором. Он понял, что имел в виду его бенефактор, когда говорил, что нет свободы без вмешательства Нагваля. У него не оставалось никаких сомнений относительно того, что его бенефактор и все обитатели его дома были настоящими магами. Но дон Хуан с болезненной ясностью осознал, что он упустил свой шанс стать одним из них.
Когда бремя физической беспомощности стало невыносимым, паралич прошел также загадочно, как и начался. Однажды он просто поднялся с постели и стал работать. Но счастья от этого не прибавилось. Он едва мог сводить концы с концами.
Прошел еще год. Дон Хуан ни в чем не преуспел, кроме одной вещи, удавшейся ему сверх всяких ожиданий: он сделал полный перепросмотр своей жизни. Он понял тогда, почему любит и не может бросить этих детей и почему не может остаться с ними, а также почему не в состоянии поступить ни так, ни иначе.
Дон Хуан понял, что находится в совершенно безвыходном положении, и что умереть как воин было единственным действием, достойным того, чему он научился
Он был так уверен в своем конце, что его жена и ее дети из чувства солидарности ждали прихода смерти вместе с ним. Все четверо в полной неподвижности сидели много ночей подряд и в ожидании смерти пересматривали свою жизнь.
Дон Хуан склонил их к этому при помощи тех же слов, которые в свое время использовал его бенефактор.
– Не желай ее, - говорил тот.
– Просто жди, когда она придет. Не пытайся представить себе, что такое смерть. Просто будь там, где ее поток может захватить тебя.
Часы, проведенные в спокойствии, укрепляли их духовно, но истощенные тела говорили о проигранной битве.
Тем не менее однажды дон Хуан почувствовал, что счастье наконец улыбнулось ему. Он нашел себе временную работу в бригаде поденщиков, нанимавшихся на период жатвы убирать урожай. Но у духа были относительно него другие планы. Через пару дней после начала работы кто-то украл его шляпу. Купить себе новую он не мог, но шляпа была ему необходима, так как работать приходилось под палящим солнцем.
Чтобы как-то защититься от зноя, он прикрыл голову то ли какой-то тряпкой, то ли пучком соломы. Его товарищи начали смеяться над ним и язвить по этому поводу. Он не обращал на них внимания. По сравнению с жизнью трех человек, которые полностью зависели от него, его внешний вид не имел для него никакого значения. Но работавшие рядом люди не унимались. Они улюлюкали и смеялись до тех пор, пока их бригадир, боясь беспорядков, не поджег сооружение на голове дона Хуана.
Холодная ярость пересилила его трезвость и осторожность. Он знал, что реагировать, так - глупо, но моральное право было на его стороне. Он издал пронзительный вопль и бросился на одного из обидчиков, поднял его на плечи, собираясь сломать ему хребет. Вдруг он подумал о голодных детях, о том, как они терпеливо сидели возле него ночи напролет в ожидании смерти. Он опустил мужчину на землю и пошел прочь.
Он присел на краю поля, где они работали, и все накопившееся в нем за долгое время отчаяние вырвалось наружу. Это была тихая ярость, но обращена она была не на тех, кто его оскорбил, а на самого себя. Он неистовствовал до тех пор, пока весь его гнев не прошел.
– Я сидел там на виду у этих людей и плакал, - продолжал дон Хуан.
– Они смотрели на меня как на сумасшедшего. А я таким и был. Но я не обращал на них никакого внимания. Мне было не до того.
Их начальник пожалел меня и подошел, чтобы как-то утешить. Он думал, что я плачу от жалости к себе. Ему и в голову не могло прийти, что я плачу о духе.
Дон Хуан сказал, что когда его гнев прошел, к нему явился безмолвный защитник. Это было необъяснимым наплывом энергии, породившим в нем отчетливое ощущение приближающейся смерти. Он знал, что у него уже никогда не будет возможности увидеть свою приемную семью. Он громко попросил у них прощения за то, что не имел ни мужества, ни мудрости, необходимых для избавления их от ада на Земле.
Работники продолжали смеяться и издеваться над доном Хуаном. Он едва ли слышал их.
Слезы катились по его щекам, когда он обратился к духу и поблагодарил его за то, что он привел его на путь Нагваля и дал ему незаслуженную возможность стать свободным. Он слышал вопли ничего не понимавших людей. Они ругались и оскорбляли его. И они имели на это право - ведь он побывал в преддверии вечности и не осознал этого.