Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи
Шрифт:
— Он произнес это все там, в магазине? При Викторе?
— Нет. Это было в такси, сразу же после улицы Горького.
— Значит, вы ушли тогда и больше с Михайловым не встречались до самого четверга?
— Да.
— На нашей последней беседе вы, между прочим, тоже отмечали интерес, проявленный иностранцем к антиквариату. Правда, тогда вы говорили, что по комиссионным он ходил один… Что вы можете сказать по поводу его исчезновения?
— Ничего.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
— Никаких!
— Что вы делали в тот самый день, перед тем как пошли
— В тот день? Я встретила на улице свою школьную подругу. Это было днем. Мы пошли в кафе-мороженое и просидели там часа два. Потом я поехала домой. Немного отдохнуть перед театром, переодеться. Вот, кажется, и все…
«Это еще ничего не доказывает. Это только подтверждает предположения. Но все же и у нее есть алиби. Железное. Из напряженного железобетона. Но не лопнет ли оно от излишнего напряжения?»
— Билеты в театр трудно было достать? — словно переводя разговор на другое, улыбнулся Люсин.
— Не очень. У нас же есть бронь.
— И кто там у вас этим занимается? Авось и на мою долю чего-нибудь перепадет? А?
— Тамара Сергеевна, — не принимая его шутливого тона, ответила она.
Но он как будто не обратил на это никакого внимания и продолжал расспрашивать о посторонних, как ей казалось, делах, все чаще сбиваясь на тон уличного приставалы, назойливый, подчеркнуто дружелюбный и вместе с тем напряженный.
— Небось подружке-то вашей, ну той, с которой в кафе сидели, тоже билетик достали?
— Нет.
— Значит, другой какой-нибудь?
— Я никому ничего не доставала! — Она даже не пыталась скрыть раздражение.
— Что же тогда получается, Женевьева Александровна? — В притворном возмущении он развел руками. — Вам пришлось сидеть в театре одной?
— Да.
— Никогда не поверю!
— Ваше дело.
— Может, скажете, что и знакомых вы там не встретили? В буфете? В фойе?
— Представьте себе.
— Не сердитесь, пожалуйста… — Он перестал улыбаться. — Не сердитесь…
«Вот за этой-то гранью и кончается их алиби. Его минуты истекают в девятнадцать часов. Михайлов ушел от старичка коллекционера именно в это время. Она была в этот час в театре, но никто этого не сможет подтвердить… И где-то в промежутке шестнадцать тире… нет, уже не девятнадцать, а икс часов пропал иностранец. Совпадение? А если нет? Если они встретились в тот вечер втроем и куда-то поехали? Но тогда почему они не запаслись алиби именно на это время? Ослепление придуманной ими версией? Крайняя наивность? Ошибка? Все бы выглядело совершенно иначе, если бы Михайлов не пришел тогда в гостиницу! Этот шахматный ход создал весьма двусмысленное положение на доске. Что это? Находка гения или случайная удача простака? Его приход свидетельствует либо о полной их непричастности, либо о какой-то ошибке, которую они допустили в игре. Могла у них быть ошибка или, скажем, помеха, исправить, устранить которую можно было только этим идиотским (или гениальным?) ходом. Черт возьми, ведь приход в гостиницу тоже своего рода алиби, и она сумела дать мне это понять. Итак, все сводится к отрезку времени девятнадцать часов тире утро следующего дня. Если я сумею узнать, что они делали в это время, задача будет решена однозначно: либо — либо…»
— После театра вы поехали домой?
— Разумеется.
— И провели ночь дома?
— Ну знаете ли…
— Прошу вас ответить, Женевьева Александровна! Мне очень важно
— В начале десятого.
«От Таганки до Ленинского минут двадцать — двадцать пять…»
— Когда вы были дома?
— По-моему, часов в одиннадцать… Я прокатилась немного на речном трамвайчике.
— Больше вы из дому не выходили?
— Нет. Родители, бабушка и младший брат засвидетельствуют вам это. Достаточно?
— Вполне. Хватило бы и одной бабушки. Я лично, знаете ли, как-то больше предпочитаю бабушек.
«Пробел в четыре часа… А за четыре часа можно сделать очень многое… У Михайлова, вероятно, этот пробел еще больше… Лев Минеевич вряд ли годится в надежные стражи. Уж он-то завалился спать, верно, часов в десять. Откуда ему знать, когда возвратился сосед? Сосед — не дочь… Итак, если проверка подтвердит все их показания, останутся невыясненными эти четыре или пять часов. Не Бог весть какая, но все же определенность. Уже кое-что. К сожалению, сегодняшний день почти пропал. Многого не сделаешь. Остается завтрашнее утро… Для успеха операции надо, чтобы, во-первых, они не общались друг с другом, во-вторых, не передали некоторых подробностей нашей беседы родным и знакомым. Проще всего было бы их на короткое время изолировать, но…»
— Женевьева Александровна, какие мероприятия намечены у вас на завтра?
— Поездка в Царское Село. — Она несколько удивилась. — Потом…
— Во сколько поездка?
— Сразу же после завтрака.
— Вы могли бы сказаться больной и не поехать? Вас есть кому заменить?
— Наверное… Но зачем это? Почему? — Теперь она казалась не столько удивленной, сколько испуганной.
— Не в службу, а в дружбу. Так надо! Я хочу… — он доверительно понизил голос, посадить вас и Виктора Михайловича под домашний арест, — о, всего на несколько часов! — понимаете? С этого момента и до… ну, скажем, до обеда оставайтесь у себя в номере, и вторая просьба: не звоните в Москву. Понимаете? Вот все, что от вас потребуется. Согласны?
— А что мне остается делать? Ведь если не соглашусь, вы, очевидно, сумеете как-то… заставить меня согласиться?
— Ах, Женевьева Александровна! Неужели вы не можете подняться над этой альтернативой? Попробуйте взглянуть на все иными глазами! Почему бы вам в конце концов просто не помочь мне? А? Загладить вред, который принесла делу ваша неправда… Ну как? Договорились?
— Договорились. — Она слегка покраснела и неожиданно улыбнулась. — Я сделаю все, как вы скажете. Обещаю!
— Ну и прекрасно! Теперь прочитайте, правильно ли я записал ваши показания, а я позвоню потом Виктору Михайловичу.
Она внимательно прочитала протокол и подписала его. Люсин сложил бумаги в портфель и позвонил к себе в номер:
— Хочу пригласить вас к нам, Виктор Михайлович. Зайдите, пожалуйста.
Когда Михайлов пришел, Люсин еще раз объяснил им обоим, какой помощи он от них ждет.
— Сразу же после обеда вы, Женевьева Александровна, можете вернуться к своим обязанностям. Вы же Виктор Михайлович… — Люсин на минуту задумался, — тоже делайте, что хотите! — Он рассмеялся. — Можете вернуться в Москву вместе с Женевьевой Александровной. Ежели, паче чаяния, вы мне понадобитесь, я вызову вас по телефону. А сейчас, — он зачем-то взглянул на часы, — мы начнем нашу совместную операцию и разойдемся по своим номерам.