Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта
Шрифт:
Упомянув о «Феномене Кастильо», Кребс лишь усугубил самые мрачные подозрения Бруно Кампински. На профессора в свою очередь произвело впечатление замечание о воздействии стронция. После акции в токийском метро приходилось принимать всерьез любую гипотетическую возможность, сколь бы безумной она не казалась здравомыслящему человеку. Печальный опыт показывал, что не существует границы, которую не решится перешагнуть международный терроризм. Убийцы-смертники действовали не только в Японии или на Ближнем Востоке.
— Вы, конечно, обратили внимание, господа, на его татуировку? Меня заинтересовал зеленый дракон. Чистота и тонкость рисунка обнаруживают высокое мастерство. Раньше подобное можно было встретить, скажем, в Японии или Китае, однако нынче… Не знаю.
— Совершенно справедливо, господин профессор, — подтвердил Обердорфер. — В наше время татуировка сделалась непременным атрибутом молодежной культуры. На Шрайгассе за четыреста шиллингов вам нарисуют и не такое.
— И все же, — Кребс задумчиво потер переносицу. — В связи с контрабандой радионуклидов, вы затронули наркомафию, инспектор, — он повернулся к сидящему на больничной тумбочке Кампински. — Кого конкретно имели в виду: триады Гонконга, якудзи или афганцев? Этот дракон на плече не дает мне покоя.
— Мне лестно сознавать, что мы думаем в одном направлении, господин профессор. Предполагать можно и то, и другое, и третье. Афганцы давно освоили не только Среднюю Азию, но и Кавказ, включая Азербайджан и Чечню. Но, вы опять-таки совершенно правы, характер татуировки скорее указывает на Дальний Восток. Одно могу сказать твердо: сращение широко развитых структур наркобизнеса с ядерной контрабандой маловероятно. В сущности мы имеем дело лишь с единичными, я бы сказал, далекими от профессионализма проявлениями. Конкретный пример налицо, — Кампински кивнул на стеклянную стенку бокса, где лежал Исмаил Аливелиев. На фоне белоснежной подушки его основательно обросшая физиономия казалась почти черной.
— В чем вы усматриваете непрофессионализм?
— О нем лично ничего сказать пока не могу: зомби, так зомби. Иное дело — хозяева. В нынешних условиях везти такую штуковину самолетом более чем рискованно. Почти никаких шансов.
— Но в Москве его пропустили?
— Я говорю о Европе, но и в Москве он бы вряд ли сумел миновать контроль. В Ташкенте, согласен, возможностей больше. Думаю, что при посадке в Шереметьеве транзитный самолет не проверили с должным тщанием.
— Мы уже послали русским уведомление, — сказал Обердорфер.
— Что ж, господа, — Кребс извлек монокль, дохнул на него, протер уголком платка, острым пиком торчавшего из нагрудного кармана, — я никогда не отказывал полиции в помощи, не хочу делать исключение и для вас.
— Не знаю, как и благодарить вас, господин профессор, — Кампински почтительно склонил голову. — Мой австрийский коллега наверняка позаботится достойно возместить ваши расходы.
— Это не главное, — поспешно отмахнулся старый психиатр. — Я вынужден настаивать на одном непременном условии: вы передадите мне все документы, найденные у данного индивида, вплоть до самой ничтожной бумажки. Любая мелочь может оказаться определяющей. Вы меня понимаете?
Кампински переглянулся с Обердорфером.
— Боюсь, это нелегко будет выполнить, — озадаченно пожал плечами австриец. — Если вам нужно ознакомиться, я постараюсь устроить, но…
— Именно так: «но»! Я не привык работать на глазах у посторонних людей, тем более полицейских. Это нервирует, мешает сконцентрировать мысль. Нет, мне нужно спокойно подумать; в привычной обстановке, за чашкой липового цвета и с хорошей сигарой в руке.
— Вам обязательно нужны подлинники или можно обойтись копиями? — спросил Обердорфер.
— Подлинник всегда лучше, ибо несет на себе определенную эманацию, уловить которую способно лишь подсознание. Это нечто большее, чем экстрасенсорное восприятие, — Кребс мечтательно опустил веки. — Впрочем, я не стану настаивать на подлинниках, сгодятся и копии. Когда смогу их получить?
— Постараюсь, чтобы вам доставили как можно скорее, — заверил Обердорфер.
— Отлично, господа. После того как ознакомлюсь с документами, дам окончательный ответ. Возможно, что-то и удастся придумать. Важно найти хотя бы подступы к коду… Нет-нет, можете не провожать. Я найду дорогу.
— Как он вам? — спросил Обердорфер, когда стихли шаги в коридоре.
— По-моему, то, что надо. Оригинальный старик.
— Ученик самого Юнга. Говорят, он творит настоящие чудеса.
— Значит будем уповать на чудо, коллега. Список пассажиров получили?
— Уже в работе. Вот если бы иметь еще и список встречающих…
Кампински сочувственно улыбнулся.
— В каждом из нас, я говорю о немцах, товарищ, теплится искорка Фауста. Мечта о невозможном.
— По счастью, это ничуть не мешает нам действовать в обозначенных рамках. Я думаю направить образцы стронция на исследование в МАГАТЭ. Только там могут с уверенностью судить, где получены изотопы.
— По правде сказать, мне пришла в голову та же самая мысль. Я не решился поделиться с вами лишь потому, что не вправе вмешиваться в вашу работу.
— Излишняя щепетильность. Как-никак у нас общая задача, — заверил Обердорфер. — Это верно, что каждое радиоактивное вещество оставляет особый след? Меня правильно сориентировали?
— Совершенно точно. В принципе отдельные атомы данного элемента абсолютно одинаковы, различие обнаруживается, так сказать, в общей массе, в ансамбле. Стопроцентная чистота недостижима в принципе, всегда есть посторонние примеси. Возьмем хотя бы тот же контейнер. При химических анализах и масс-спектрометрии обнаружится, что, помимо стронция, присутствуют атомы других элементов. И сам стронций-90 окажется засоренным полным набором более легких и тяжелых изотопов. Характер распределения по массам зависит от способов получения и очистки. Поскольку каждое производство имеет свои индивидуальные особенности, спектрограмма может служить надежным источником идентификации.