Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
Шрифт:
Ползая по раскаленной палубе, слегка затененной полощущимся на ветру тентом, Светлана Рунова рассматривала свежие колонки керна, извлеченного из океанского дна. Неровно разломанные и рассортированные по ящикам, они хранили тайну рождения и неизбежной гибели пальмового архипелага, взращенного морем на скелетах живых существ.
Лишь на семнадцатый день бур пробился сквозь многометровый чехол кораллового песчаника. В последних порциях керна отчетливо темнела пористая вулканическая порода. Кокосовый рай был вознесен над бездной содроганиями ада. Он родился
Светлана отобрала несколько крупиц на пробу. Ей предстояло уточнить по смене диатомовых сообществ ключевые моменты геологической истории. Прежде чем спуститься в лабораторию, она раскрутила вентиль и встала под упругую струю забортной воды. Но краткий миг повеяло желанной прохладой, но, едва последние капли высохли, опять прихлынула удушливая жара.
Светлана почти оправилась от недомогания, которое все реже напоминало о себе наплывами изнурительной слабости и ночной перебегающей болью в плечевых суставах. Она исправно загорала на верхней палубе, плескалась в бассейне, часами бродила в тени кокосовых пальм, красиво выгнутых навстречу пассатам.
От Кирилла приходили радиограммы, которые он умудрялся разнообразить то неожиданной шуткой, то завуалированным, но понятным ей напоминанием о своем стоическом ожидании. Отвечать она не могла, потому что «Борей» находился во внутренних водах и радиорубка работала лишь на прием. Только он едва ли об этом догадывался. Запрятанное в словах ощущение тревоги отчетливее проступало день ото дня. Кирилл не давал ей успокоиться, прийти в себя, трезво осмыслить пределы этой затягивающей взаимозависимости.
Невозможность хоть как-то успокоить его мешала Светлане забыться. Почти вопреки желанию она постоянно возвращалась к мыслям о нем, считала дни, оставшиеся до отплытия на Туамоту, когда радист начнет отстукивать накопившиеся вести. Она уговаривала себя, что нужно жить текущими впечатлениями, ни о чем не задумываться, не строить никаких планов. Существует только блистающее заманчивыми переливами сегодня, а остальное — воображение, беспокойный, съедающий краски жизни туман. Но сами собой закрадывались смутные ожидания, которые она гнала прочь, мстительно выискивая в себе и в нем несоединимые звенья.
«Не хочу, не могу, наконец не желаю», — некстати вспомнилась песня Вертинского и привязался мотив.
У себя в каюте Светлана, как была в купальнике, встала под душ. Вытравив соль, повесила его на иллюминатор сушиться. Критически оглядев белый халат, явно нуждавшийся в стирке, все же надела его и пошла в лабораторию.
У трапа, возле колонки с охлажденной газировкой, ей встретился Сережа Астахов.
— Вы очень сегодня заняты, Светлана Андреевна?
— Как обычно. А что?
— У меня к вам громадная просьба. Гончарук снова загоняет нас на «Пайсис» — не ладится система газообмена. Третий день бьемся. А как раз сегодня, сразу после обеда, отправляется катер на остров Гуато. Я давно мечтал там покопаться. Не сможете поехать вместо меня?
— С превеликим удовольствием! Мне это бурение вот где. — Она чиркнула ребром ладони по горлу. — Вы только предупредите Германа Кондратьевича. Ладно?
— Спасибо, Светлана Андреевна, — просиял Сергей. — Век не забуду!
— Сочтемся, Сережа. Кто еще едет.
— Вся группа ихтиологов и Валера Бурмин. Мы собирались работать в паре.
— Тем лучше. Давно хотела посмотреть, что делают токсикологи.
На море был полный штиль, и катер с парой воздушных винтов на корме едва покачивался возле самого трапа. Акваланги и гидрокостюмы лежали в ящиках под сиденьями, баки были заполнены бензином и пресной водой. До темноты, которая наступает в здешних широтах ровно в семь, оставалось достаточно светлого времени.
Взвыли моторы, «ховеркрафт» затрясло, он несколько раз подскочил, плеснув резиной, а заскользил, не касаясь воды. Тугой воздух, лаская струйками, приятно ударил в измученные солнцем глаза.
Пастельные тени на безоблачном горизонте сгустились и обрели цвет, превратившись в веселые островки с взъерошенными пучками зелени. Стремительно приближалась отмеченная пенной каймой полоса.
Катер перескочил через рифы, не сбавляя скорости. Вода вокруг из индиговой неожиданно стала молочно-голубоватой, потом нежно-салатной, пропитанной безмятежным светом. Морщинистый след от воздушных потоков прошел по ней, как по ледяному катку, взвихряясь и опадая жемчужным туманом. Пальмовые возвышенности придвинулись, набежали со всех сторон, заполнив ставшую тесной лагуну. Узкие проходы открывались в самый последний момент, когда казалось, что сотрясаемое бешеным вращением лопастей суденышко врежется в перистую чащу.
Его полет напоминал головокружительный слалом или сплав по горной реке. Безумные повороты сменялись лихими прыжками через песчаные отмели, когда катер подскакивал, как резиновый мяч, и плюхался в воду, взметая брызги и белую крупку провеянного ветрами коралла. Солнечные вспышки, трепет радуг, колючий ветер и вой винтов.
Светлана опомнилась только на берегу, куда их вынесло из-за скалы с маячком и мягко бросило в ракушечную шелуху. Освоившись с тишиной, она услышала, как шуршит песок, кишащий раками-отшельниками.
— Вот это да! — только и могла произнести, переводя дух.
— И какой же русский не любит быстрой езды! — блеснув белозубой улыбкой, подмигнул ей моторист. — В нашем распоряжении четыре часа, товарищ наука.
С великолепием коралловых чащ свыкнуться было никак невозможно. Они вновь поразили Светлану чрезмерным излишеством и подавляющей психику вычурностью. Природа упивалась гениальной щедростью. Она сочетала и пробовала немыслимые цвета, изобретала, бросая на полпути, невероятные формы. В этом пространстве, не знающем тяжести, ей удалось вылепить живые модели, перед которыми самый дерзкий выверт абстракции или сюрреализма выглядел жалкой потугой школяра. От них веяло разнузданным воображением свихнувшегося экспериментатора, бестрепетным холодком убийцы, не ведающего ни зла, ни добра.